Медленно подняв голову, Хейд смотрит на холодные воды фьорда, на которых лед слегка покачивается на едва заметных волнах. Льдины еще не окрепли после того, как корабли разбили их, причаливая к берегу, и потому между белоснежными лодками виднеется темная вода. Она наверняка невероятно холодная. Дома, на островах, Хейд изредка развлекается тем, что плавает в студеной воде. Мать приучала ее к этому, закаляла, считая, что подобное умение должно помочь Хейд каким-то образом. Плавать-то она плавает, только холодная вода рано или поздно убьет любого пловца. Вода сурова, и теперь это, как никто другой, хорошо знают волчьи дети, Хэльвард и Ренэйст.

Что чувствовали они, когда тонули? Были ли они полны страха или мысли о скорой смерти успокаивали их? Холод причиняет боль, но, когда ты умираешь, начинаешь чувствовать тепло при обморожении. Так, по крайней мере, рассказывали ей целительницы, которым множество раз приходилось вытаскивать души нерадивых охотников из лап владычицы Хель.

Ощущала ли Ренэйст радость от мысли о скором избавлении от своего бремени? После того, что произошло с ее братом, Белая Волчица боится воды. Смогла ли сквозь свой страх ощутить она легкость, присущую всем умирающим? Что она чувствовала, когда тонула?

Стоя на коленях, Хейд комкает ткань собственной одежды у себя на груди. Холод постепенно пробирается под ткань, заставляет дрожать, стучать зубами от мороза. Губы у нее наверняка синие, но сейчас это меньшее, что может ее беспокоить. Если она вернется обратно, то должна будет исполнить то, что задумала мать. Расскажет Хейд кому-то об этом, так никто не поверит. Среди детей Луны Исгерд ярл значится владычицей мудрой, хоть и жестокой. Кто сможет поверить в то, что мать подкладывает собственного ребенка под мужчину, желая таким образом приблизиться к столь желанной власти?

Нет. Хейд может идти только вперед. Другой дороги нет.

А впереди нее – только холодная вода фьорда, зовущая к себе дочь островов.

Поднявшись на ноги, Хейд слегка покачивается при каждом шаге, шепча одними губами молитвы Ньерду о том, чтобы принял он ее в свои чертоги. Облегчил ее участь, обнял нежно, как отец обнимает дитя, своими ледяными объятиями – и больше не отпускал. Сейчас он единственный родитель, который может быть ей нужен.

Пусть отныне Исгерд делает, что хочет, но делает это сама. Несет воинское бремя, добивается власти… ложится под мужчин. Хейд не намерена больше участвовать в подобных отвратительных вещах, ее жизнь отныне в ее собственных руках.

Даже если все, что она может с ней сделать по собственной воле – прервать ее.

Признаться, она сомневается. Колеблется, смотря на неровные края льдин, качающиеся у самых ее ног. Носки ее сапог уже находятся за пределами пристани, Хейд слышит, как трещит пламя факелов, освещающих мостовую за ее спиной. В этом миге не существует ничего, кроме нее самой. Одно движение вперед – и все закончится.

Ренэйст боялась, когда это произошло. Она не хотела умирать, но ничего не могла изменить. Все, что ей оставалось, так это покориться и плыть по течению. Только вот у Хейд все иначе, Хейд может остановиться, пока не стало слишком поздно. Ей нужно только сделать вывод и поступить, как поступает настоящий воин, которым она стала с таким трудом.

Идти до конца.

Она позволяет себе обернуться на одно лишь жалкое мгновение. Кинуть взгляд на неровные ряды домов, на ярко горящие факелы, на звездное небо над своей головой и на диск Луны, что смотрит безучастно на нее свысока. Может, умирать было бы не так страшно, если бы была она на берегах родного архипелага? Хейд любит свой край, забота о Трех Сестрах доставила бы ей великую радость. Но, видимо, ничего в ее жизни не будет так, как она того действительно хочет.

Хейд вновь опускает взгляд, смотря на обманчиво спокойный лед. С каждым мгновением страх душит ее только сильнее, толкает назад, призывая бежать, как никогда она не бежала. Вспоминает Ворона то, как втроем спасались они от разъяренного тролля во время посвящения, и губы ее трогает легкая улыбка. Сейчас это кажется таким далеким и даже забавным, хотя в тот миг она была практически уверена в том, что погибнет. Хейд помнит, как кричали Ове и Ренэйст, что бежали по тонкому льду прямо за ней, как рычал тролль, не желая упускать свою добычу. То, что она чувствует себя по-настоящему живой лишь на грани гибели, даже не странно. Их народ всегда находит свое спасение в смерти, разве не так? Они погибают во славу богов, во славу собственного рода, ищут кончину свою в битве, не признавая иную смерть достойной. Дети богов не погибают от старости, они погибают тогда, когда Один их призовет.

Видимо, ей суждено быть позором своего рода. Она даже умереть не может так, как хочется другим.

В одно мгновение вокруг нее словно бы исчезают все звуки. Наступает тишина, полная и блаженная, и все эмоции внутри ее тела просто затихают. Хейд чувствует себя пламенем свечи, чей фитиль уже догорает. Пламя еще есть, но оно такое слабое, что заранее готовишься к тому, что оно вот-вот погаснет. Этот миг не настал, и все остальные проходят в его ожидании. Малейшее дуновение ветра – и все закончится.

Хейд не думает ни о чем. Ее голова пуста, а сердце холоднее этих вод. Она практически уверена в правильности своего решения. Лучше исчезнуть вовсе, чем жить по указке матери.

И тогда Хейд шагает вперед.

Выпрямленные ноги с силой ударяются об лед, на который Ворона падает всем телом, постепенно соскальзывая вниз. Она не делает вдох, чувствуя, как медленно торс ее погружается в воду, и лишь закрывает глаза, позволяя этому случиться. Хейд не противится, не борется за свою жизнь, полностью отдавая себя в руки Ньерда. Пребывание в воде не кажется ей таким тяжелым, каким должно быть, сказывается закаленность и опыт. Только как бы хорошо Хейд ни плавала, вода возьмет свое. Вода всегда берет свое.

Ворона открывает глаза, ощущая, как ее тянет на дно. Поднимает голову, смотря на слабо пробивающийся сквозь трещины в льдинах свет факелов – и распахивает рот в беззвучном крике. Ее неумолимо тянет на дно, холод пробирается сквозь одежду к костям, и Хейд ничего не может с этим сделать. Чувствует, как вода заполняет ее нутро, как тело становится тяжелым, и тогда в ней пробуждается острое, яркое, дикое желание жить.

Разве стоит все это ее смерти? Должна ли она поступить так потому, что к ней относились несправедливо?

И тогда приходит страх. Дикий, звериный страх, призывающий бороться до конца. Ее все тянет на дно, внутренности огнем горят от желания вдохнуть, и Хейд отчаянно сопротивляется, стараясь выбраться. Одежда ее промокла до нитки, потяжелела, и металлические украшения на ней лишь сильнее тянут Хейд на дно. Она мечется, барахтается, стараясь вытянуть свое тело на лед, но ничего не получается.

Вода слишком коварна. И Хейд, зная об этом, должна была лучше обдумать подобный свой шаг.

Ворона считала, что готова к этому. Что примет смерть без страха, не станет сопротивляться или сомневаться в своем решении. Неужели она даже умереть по собственной воле неспособна? Есть ли хоть что-то в этом мире, что Хейд сможет сделать по своему желанию? Она закрывает глаза, позволяя увлечь себя на самое дно, где ей самое место.