— Отколотил что-нибудь?

— Только самую малость, — вздохнул жиган. — Но мне кажется, что фундамент не такой крепкий, как я думал, еще немного врубиться, и он проломится. Кирьян, мне бы еще пару человек, тогда бы я уже через день его пробил.

Кирьян посмотрел на Савву Назаровича, стоявшего рядом. Тот слегка кивнул.

— Хорошо, — легко согласился Кирьян, — вижу, что дело верное. Завтра я тебе Егора подошлю, а с ним еще кого-нибудь. Сегодня у нас какой день?

— Вторник, — ответил Овчина.

— Вторник… — задумчиво протянул Кирьян. — Это хорошо. К субботе проломишь?

— Да я ее хоть…

— Не торопись, все должно быть путем. Пробей к субботе. У нас два дня будет, чтобы там повозиться.

Глаза молодого жигана весело блеснули:

— Сделаю!

— Ладно, вы тогда здесь долбите, а у меня еще кое-какие дела имеются.

Кирьян снова открыл дверь и канул в темноту.

С улицы по-прежнему раздавались разудалые крики кучеров, со стороны ресторана звучала бравурная музыка. Кажется, играли какой-то марш. Народ гулял.

Мимо прошли три барышни, одна из них, посмотрев на Кирьяна, весело рассмеялась. Чем-то этот смех напоминал Кирьяну заливистое веселье Марии. Ее образ преследовал его все последние дни, как наваждение, вытеснив всех остальных женщин. А ведь ночь, проведенную в ее обществе, он воспринимал всего лишь как проходной вариант, так сказать, чтобы утолить сексуальный голод.

Но не тут-то было!

А может, она его просто чем-то опоила? Так бывает, женщины ради любви способны на многое, например, подсыпать в питье какую-нибудь гадость, чтобы мужик прикипел к ней с потрохами. Чтобы мог только ее одну буравить.

Есть в глазах у Марии какая-то чертовщина!

Это надо же такому случиться — запасть на комиссаршу! Рассказать об этом жиганам, так не поверят. Да и следует ли говорить о том, что начал путаться с большевичкой.

Ладно, хватит себя тиранить!

От принятого решения полегчало. Скорым шагом Курахин направился к освещенной улице. Махнув рукой, он остановил проезжавший мимо экипаж.

Извозчик, угодливо повернувшись к Курахину, спросил:

— Куда изволите?

— Вот что, голубчик, давай на Большую Полянку, за скорость полтину добавлю.

— Это я мигом, барин! — весело произнес приободренный кучер. — Но, пошла, родимая! — взмахнул он вожжами.

Лошадка засеменила рысцой, весело отбивая чечетку подкованными копытами о булыжную мостовую. Минут через пятнадцать экипаж прибыл на место. Жиган сунул кучеру деньги, и тот, зажав их в ладони, присвистнул:

— Барин! Да за такие деньги я не то что на лошадке, на собственном хребте доставлю тебя куда нужно. Если понадоблюсь, так я на Сухаревской стою, — заверил кучер. — Меня там все знают, Афиногеном кличут.

— Хорошо, милейший, не позабуду, — пообещал Кирьян и, уже не таясь, направился в сторону знакомого дома.

Последние сто метров он преодолевал с трудом. Ноги не шли, а вот душа просила развлечения. Был даже момент, когда он хотел повернуть обратно. Остановился, закурил. У подъезда тускло мерцала лампа, освещая обшарпанную дверь и забираясь узкой желтой полоской света в дальний конец коридора. А вот в глубине двора — темень. У изгороди промелькнула чья-то тень и исчезла за деревьями. «Наверное, какой-нибудь шпаненок», — презрительно подумал Кирьян и, отшвырнув папиросу, уверенно распахнул дверь.

Половицы под его ногами предательски скрипели, он мог запросто переполошить весь дом. Остановившись перед дверью Марии, он сделал глубокий вздох и попытался унять волнение.

«Странное дело, сколько баб перебрал, а с этой волновался, как безусый пацан, — недовольно подумал Кирьян. — А бабенка-то зацепила. Сладкая, стервочка!»

Прислушавшись, Кирьян негромко постучал в дверь. Из комнаты не доносилось ни звука. Фартовый испытывал глубокое разочарование. «Вот так всегда бывает, чего-то ждешь, на что-то надеешься, а оно пролетает мимо тебя, и оказывается, что все эти переживания — один сплошной пшик. И было бы из-за чего волноваться, а то комиссарша!»

Он хотел было уйти, как из-за двери раздался встревоженный вопрос:

— Кто там?

Фартовый нервно сглотнул слюну:

— Мария, это я, Матвей.

Следующая секунда показалась Кирьяну самой длинной в его жизни. Затем о деревянный косяк звонко ударилась цепочка, и дверь распахнулась.

Мария была в пестром халате, на ногах — пушистые тапочки.

— Проходи, Матвей, — пригласила Мария.

Такое впечатление, что они расставались всего лишь на несколько минут — будто бы он ходил за буханкой хлеба и теперь вот вернулся обратно. Стол уже накрыт, блюда расставлены, и оставалось только порезать буханку на аппетитные ржаные ломти.

Кирьян перешагнул порог.

— Я не вижу на тебе кожаной куртки, — улыбнулся он.

— Если она тебя возбуждает, так я могу ее надеть.

Кирьян поморщился:

— Вот этого не надо.

От женщины веяло домашним теплом. Она была сдобной, как только что испеченный хлеб, и такой же вкусной. Оставалось только попробовать ее на язык, чтобы убедиться в этом. Кирьян невольно сглотнул слюну, представив ее распластанной на мятой простыне.

Обняв женщину за плечи, Кирьян притянул ее к себе. Мария охотно прильнула к его груди, как это делает трава в сильный ветер, прижимаясь к стволу дерева. Под жадными ладонями он почувствовал ее упругое тело, пальцы скользнули под халат.

— Ты опять торопишься.

— Разве?

— Ты не закрыл дверь, — напомнила Мария, глядя на Кирьяна снизу вверх.

— Дверь?.. Ах да… Хм… Рядом с тобой я позабыл про все, всю свою прошлую жизнь, — прохрипел Кирьян, бесстыдно заглядывая за отворот халата.

Прикрыв дверь, он поднял Марию на руки и понес в глубину комнаты.

Одним из агентов Игната Сарычева был молодой мужчина лет двадцати восьми с жиганской кличкой Валет. Внешности очень даже неброской. Он носил длинное пальто из дорогого драпа, на шее по случаю холодной погоды был намотан белый шарф, аккуратно расправленный на груди.

Прежде Валет входил в банду Самовара, известного своими зверствами на всю Москву. Когда тот был взят чекистами, банда распалась. Некоторое время Валет промышлял в одиночестве, подворовывая по мелочи.

Веди он себя поскромнее, то, возможно, до сих пор потрошил бы карманы разжившихся граждан да хватал все, что плохо лежит, но желание жить на широкую ногу привлекло к нему внимание местного «ивана». Пригласив к себе залетного жигана, он без обиняков заявил, что перебивать у коллег хлеб, да еще на чужой территории, дело нехорошее, а потому следующей их встречи Валет может не пережить.