Коридор оказался светлым, чистым и красивым, без тошнотворных пятен и волдырей, хотя только что до краёв был ими заполнен. Все двери были закрыты, потому что никуда не вели. Цветы в вазах вились свежестью, а картины — великолепием. Перси по-быстрому вывел мальчика на кухню и присел на одно колено. Высыпал в крошечную ладонь деньги. Щёлкнул пальцами, сколдовав приказ:

— Иди так же, как и пришёл. Не потеряешься.

Когда на кухне остались лишь ведьмы, Перси отряхнул ладони и пояснил почему-то без злости:

— Они любят детей. Вроде бы. Никого не убили по крайней мере, даже внешний вид меняют. Не знаю — зачем, да и не сдались мне эти знания.

— Но кто они всё-таки? — эта загадка давно мучила Ынбёль. Она привыкла к мысли, что на многие вопросы не получит ответа, но всё равно не уставала пытаться.

— Те, кто должен жить с ведьмами, полагаю. И те, кто с нами жить не должен.

Ынбёль потупила пару секунд, взялась за нож, чтобы соорудить что-нибудь, и спросила:

— Почему не сердишься, что я опоздала?

— Потому что именно Лекси снова заказала кучу печенья и забыла, во сколько его принесут. Хорошо, что я вспомнил. Мальчик ведь мог уйти отсюда на задний двор к грядкам или в лес, а мы бы уже вряд ли успели его вытащить живым. Так бы и пошёл на удобрение. Без шуток.

Перси встал поблизости и тоже принялся рубить завтрак. Он, кажется, начинал понимать, что такое дружба — особенно между ведьмами. Даже решился на честность. Он подбирал слова, и это уже показалось запредельно милым. Редкий момент. Уникальный.

— Ты не думай, что я не умею сердиться на Лекси. Мы многое прошли, но нам всего лишь по семнадцать.

Точно. Им бы даже сигареты не продали. Они ждали друг друга всю жизнь, но заполучили после смерти.

Пришлось вспомнить о кровавом жертвоприношении, насмешках и злых играх, чтобы не разнежиться.

Предметы по большей части летали сами. Некоторые должны были оставаться на месте, но тоже кружились в воздухе. Мимо Ынбёль пронеслись кости. Приподнятые шторы впускали свет, но Перси всё равно поджёг все видимые фитили и ароматические палочки. Будто тайно, украдкой убеждался: он всё может. Через открытое окно было слышно, как кто-то, покуривая, слушает радио и стиральную машину. Магия пронизывала кожу. Утиные кости упали, когда завтрак на семерых был готов.

— Как думаешь, — загорелась Ынбёль, — а я смогу воскресить что-то очень-очень старое? То, на чём даже мяса нет.

— Трогай любые кости, кроме моих, — возмутился Перси, раскручивая нож. — Хотя мысль интересная. Ходячие косточки?

— А если вдруг что-то пойдёт не так, то ты всё сожжёшь.

— Ты даже не подозреваешь, как сложно жечь скелеты.

Какая яркая деталь. Перси мог быть тем, кто помогал Крису с концами прятать трупы.

Кухня то шелестела голосами, то затихала. Ведьмы постоянно что-то резали, зашивали, рубили, соединяли и разделяли. Джебедайя без конца разыскивал любые ростки, случайно выращенные под холодильником или на паутине. Из них изготавливались превосходные растворы первоцвета. Лекси тащила откуда-то пять банок мёда. Ынбёль покачивалась на спинке стула. Она стачивала свою порцию, размышляя о мезозойской эре и совсем не рассчитывая на то, что её столкнут на пол. Грубо и уверенно. Конечно, это Эш со своим превосходством.

— Эй, ты чего?

— На улицу, — скомандовал он и схватил Ынбёль за плечо, резко перестроив её траекторию. — Нет, через лавку.

— Да что случилось?

— Без вопросов.

Ынбёль, клевавшая носом и стукнувшаяся об стену, вышла на улицу прямо в футболке. Потрепала волосы, на которых осталась пыль, огляделась.

— О, — только и сказала она.

Её неделя вышла.

* * *

Эллиот поднял голову и неторопливо убрал телефон в карман пальто. Красный отблеск лёг на лицо, вырубив скулы. Ювелирная работа.

— Я пишу тебе уже десять минут.

— Э, — продолжила Ынбёль. Говорить было тяжко. В голове билось только желание позвать Лекси, чтобы она наколдовала из неё что-нибудь приличное. Вот прямо сейчас. Рядом с Эллиотом она в растянутой футболке и шортах смотрелась неуместно и жалко. — Ну…

Она начала сдирать с волос резинку — хотела выглядеть симпатичнее. Поняла, что не сдирается, неловко усмехнулась, чтобы не завопить от стыда. Старалась даже не думать о полинявших шортах, которые были подвязаны пряжей.

Катастрофа.

— Впусти, я замёрз, — с каким-то спокойствием пожаловался Эллиот, наклонился и поднял стаканчики, оставленные на сухой траве. — Раф. Грушевый. Надеюсь, тебе такое нравится.

— Нравится, — ответила Ынбёль, неотрывно смотря вовсе не на напитки. — Погнали. Я быстро переоденусь и сгребу мелочь.

Она плечом придержала дверь, впустив Эллиота в лавку, и поштучно зажгла свечки. Сама не заметила, как сумела так сделать. Перси научил.

— Почему без кофты вышла? Ветер же.

— Мне всегда жарко, — улыбнулась Ынбёль, убитая ненавязчивой, случайной заботой. — Да не беспокойся, я не заболею. Моя комната наверху.

Эллиот выглядел как человек, который танцует. Его движения были подточены непонятной магией, которая, казалось, рождена кинжалами для оккультизмов. Эллиот был остроконечной статуэткой или крем-мёдом, небезопасным из-за застрявшего ножа. В нём мелькало много точечного и колюще-режущего. Ынбёль поняла это, когда засмотрелась на его передвижения по завалам лавки. Потрясающе. Безупречная внимательность. Эллиот с какой-то привычкой прошёлся по ломаным линиям стен, не запнулся о вздутый ковёр, обошёл пузырьки, которые уронил и забыл собрать Эр-Джей, и не пролил ни капли грушевого рафа. А стаканчики даже не были накрыты крышками.

— Чего остановилась? — поинтересовался Эллиот, оглядывая стойку и деревянные счёты. — Веди в свою комнату, пока кофе не остыл.

— Ага, — заулыбалась Ынбёль, глядя вниз.

— Я на что-то наступил?

В нём было что-то от кота. И внимательный взгляд, и мягкие, словно невесомые шаги. Он был воплощением кошачьей грации и изящности от хвоста… То есть, с ног до головы.

— На мою гордость.

Ынбёль всю жизнь училась замечать детали, чтобы сбавить оборот ранений. А потом умерла.

— Не понял, — рассеянно нахмурился Эллиот.

— А это и не твоё дело. Погнали. Там половица проваливается, не упади.

— Я отсюда вижу.

Ынбёль сердцем ощущала, как работали все обереги, талисманы и амулеты: и те, что были зарыты в землю, и те, что утяжеляли шеи ведьм, и те, что висели в комнатах. Магия прямо-таки поблёскивала перед глазами. Гремела. Ынбёль шла по чьим-то копытным следам, оставленным на ковре, уверенно вела Эллиота, не решалась взять его за руку, поэтому просто надеялась, что коридор не выплюнет им в лица что-нибудь противное. «На улицу полезем через окно», — решила она.

— Та-дам, — дверь распахнулась. — Сюрприз.

Более удачного слова придумать было нельзя. Ынбёль поняла это, когда оглядела