– Но Эффира прислала именно это.

– Ради милостивых богов, сиди тихо, как мышь.

Он, судя по всему, тоже ничему не учился.

Я опустилась на стул слева от Кадена. Рейф сидел по другую сторону от него – достаточно близко для того, чтобы Каден мог следить за каждым его движением, но на таком расстоянии, чтобы мы не могли обменяться ни словечком или хоть взглядом, чтобы этого не заметил Каден. Для Рейфа, казалось, это не имело значения. Равнодушно скользнув глазами по моей венданской одежде, он отвернулся, после чего вообще не обращал на меня внимания. Мысленно я поблагодарила его за это холодное безразличие. Если Гриз, посмотрев мне в глаза, догадался о том, что связывает нас с Рейфом, могут догадаться и другие. Уж лучше сидеть вот так, отвернувшись. Но меня все равно тянуло к нему, и чем старательнее я его избегала, тем сильнее разгорался огонь в груди. Мне хотелось одного – повернуться и смотреть на него одного.

Вместо этого я стала разглядывать присутствующих. За столом сидели человек шестьдесят, а значит, только половина собравшихся представляла Совет Санктума. Я предположила, что остальные – отличившиеся воины и другие гости Совета.

Каден беседовал с наместником Фейвеллом из провинции Дорава, который сидел рядом со мной. Следующее место занимал чивдар Ставик, командовавший расправой над отрядом моего брата. Сразу за ним сидели Гриз и Эбен. Мне хотелось поблагодарить Эбена за спасенные башмаки, но в присутствии угрюмого чивдара я не решилась этого сделать.

Слуги засуетились у столов, внося кованые блюда и подносы с едой: соленые свиные пятачки, уши и копыта, полоски темного мяса – оленины, как мне показалось, миски с густой похлебкой, кувшины, из которых они снова и снова наполняли быстро пустеющие кружки. Настрой в зале, как мне показалось, сегодня был другим. То ли потому, что не было Комизара, то ли потому, что я сама изменилась. Я заметила, что слуги все время перешептываются. Одна из служанок подошла ко мне, худощавая девушка, высокая и тоненькая. Поколебавшись, она неловко присела, приподняв край платья.

– Принцесса, если вам не по душе эль…

Ставик зарычал, так что бедняжка попятилась.

– Думай, что говоришь, девчонка! – заорал он. – Здесь, в Венде, нет принцесс и королей, и она будет пить то же, что пьем мы все – или пусть вообще не пьет!

Над столом, эхом возмущения чивдара, прокатился нарастающий ропот. Реакция на неожиданную любезность была стремительной, как удар хлыста. Я почувствовала руку Кадена у себя на колене. Предостережение. И поняла, что даже Убийца мог держать ситуацию под контролем только до определенного предела.

Я выдержала взгляд чивдара и заговорила с девушкой, которая так и замерла, дрожа, в нескольких шагах от нас.

– Как мудро заметил чивдар Ставик, я с радостью буду пить все, что мне подадут.

Рука Кадена соскользнула с моей коленки. Гул возмущения сменила обычная застольная болтовня. На стол поставили корзины с хлебом. Как бы развязно и грубо ни держались присутствующие, ни один из них не схватил куска раньше времени. Все ожидали, когда Каланта благословит жертвоприношение.

Та же девушка, на которую только что наорал чивдар, принесла блюдо с костями. Они постукивали в ее трясущихся руках, пока она ставила тарелку перед Калантой.

Все ждали.

Каланта взглянула на меня, щуря единственный глаз, а затем кивнула. Все в зале смолкли. Я поняла, что сейчас произойдет, еще до того, как она пошевелилась. Кровь застучала в висках. Не сейчас. Эта выходка Каланты могла стоить мне жизни. Сейчас неподходящий момент. Не сейчас. Но было поздно. Каланта встала и по столу толкнула блюдо ко мне.

– Сегодня вечером благословение произнесет наша узница.

Я не стала дожидаться гневных выкриков и выхваченных из ножен мечей. Я встала. И не успел Ставик промолвить хоть слово, не успел Каден дернуть меня за руку, сажая на место, я запела венданское благословение жертвоприношения, и не только его. E cristav unter quiannad.

Слова хлынули потоком, горячие, страстные, словно мне вскрыли сердце. Meunter ijotande. А за ними полился напев – тихий и неторопливый, песня без слов, как в тот день в долине, поминовения, понятные лишь богам. Я подняла блюдо над головой. Yaveen hal an ziadre.

Снова опустив кости на стол, я произнесла заключительное paviamma.

В зале стояла мертвая тишина. Никто не отвечал мне.

Секунды тянулись, как столетия, а потом, наконец, тихим неуверенным эхом прозвучало ответное paviamma от Эбена. Маленькая брешь, пробитая в общем молчании, стала шириться, и большая часть собравшихся тоже пробормотали свои paviamma, не отрывая глаз от стола. Начался ужин, братия принялась за еду, разговоры возобновились. Каден, шумно вздохнув, откинулся на спинку сиденья. Наконец Рейф тоже повернулся в мою сторону, но в его глазах я увидела совсем не то, что хотела увидеть. Он глядел на меня, как на чужую.

Я пододвинула к нему блюдо.

– Возьмите кость, эмиссар, – резко бросила я. – Или в вас совсем нет благодарности?

С гримасой отвращения на лице он чуть помедлил, потом взял длинную бедренную кость и, больше не удостаивая меня взглядом, отвернулся к Каланте.

– Кажется, если их не убьет Комизар, они могут поубивать друг дружку, – с язвительной ухмылкой заметил наместник Фейвелл, обращаясь к Ставику.

– Нет хуже врага, чем бывший любовник, – ответил Ставик.

Оба засмеялись, как будто знали это по опыту.

Все идет согласно нашему плану, твердила я себе.

Это просто спектакль. Всё это.

Спектакль, который может разорвать душу в клочья. За весь вечер Рейф больше ни разу не взглянул в мою сторону.

Каден готовился ко сну в полном молчании. Но от такого молчания любой звук казался оглушительным – его дыхание, шаги, плеск льющейся из кувшина воды. Воздух искрился от напряжения.

Умывшись над тазом, он пригладил волосы мокрыми руками, все движения его были резкими. Он пересек комнату и с лязгом расстегнул ремень.

– Солдаты сказали, что сегодня ты сидела на стене за окном, – заговорил Каден, не глядя в мою сторону.

– Это запрещено?

– Это нежелательно. Слишком высоко падать.

– Мне нужен был свежий воздух.

– Они сказали, ты пела песни.

– Поминовения. Это морриганская вечерняя традиция. Ты же помнишь, правда?

– Солдаты сказали, люди собирались и слушали.

– Верно, но их было немного. Я им в диковинку.

Каден открыл сундук и бросил в него ремень и ножны. Сам нож он положил под меховой ковер рядом с местом, где спал – держал оружие под рукой даже в собственной запертой комнате. Что это было – привычка или требование к рахтанам быть всегда наготове? Это напомнило мне, что нож Натии до сих пор спрятан у меня в башмаке, так что разуваться надо очень осторожно.