– Что-то случилось? Я неправильно произнесла благословения? – спросила я, пытаясь развязать шнуровку на спине.

Каден стянул сапог.

– Ты все сделала прекрасно.

– Но?

– Ничего, – он заметил, как я сражаюсь с завязками. – Дай-ка я посмотрю.

Я повернулась.

– Кажется, Астер их запутала.

Его пальцы забегали по моей спине, расплетая тесемки. Наконец шнуровка поддалась.

– Готово.

Я повернулась к Кадену. В его взгляде светилось тепло и забота.

– Дело не в том. Увидев тебя в этом платье, я… – Он помотал головой. – Я испугался. Я подумал… А, не важно.

Ни разу я не видела, чтобы Каден с таким трудом подбирал слова. Или признавался, что испуган. Он отошел, сел на койку.

– Будь осторожна, Лия, не перегибай палку. – Он стащил второй сапог.

– Ты беспокоился за меня?

– Конечно, я за тебя беспокоился, – рявкнул он.

Я застыла, не понимая, отчего он вдруг вспылил.

– Меня приняли, Каден, это знак приязни. Вот и все. Разве ты не этого хотел?

– За такие знаки приязни можно получить смертный приговор.

– От Совета?

– У нас почти ничего нет, Лия, кроме нашей гордости.

– К узнице отнеслись с уважением. Что в этом дурного?

Он кивнул.

– Ты не успела здесь появиться, как…

– Но, Каден, люди, которые приветствовали меня, были венданцами.

Своим взглядом он чуть не прожег во мне дыру.

– Но не те, что носят смертельное оружие.

Бесспорно, орудия труда Эффиры были совсем иного рода, чем у Малика с его солдатней. Я подсела к Кадену.

– Что это за клан Меурази? Почему они так важны?

Каден начал рассказывать, что город населяют люди из всех провинций. Все они селились своими кланами. У каждого клана имелись свои особенности, ни один квартал не походил на другой. Но только клан Меурази являлся образцом для всех венданцев и выражал их ценности: здоровье, выносливость, твердость. Они поддерживали и хранили многие обычаи старины, забытые другими, но самое главное – оставались верными.

– Они по-своему одеваются, даже если для этого приходится сшивать лоскуты. Каждый вносит в это посильный вклад. Корни их родословной уходят в глубокую старину, к единственной дочери Госпожи Венды. Да, после смерти Венды первый Комизар снова женился, и у него было много детей от других жен, но Венда оставила только одно дитя, Меураз. Конечно же, это честь для всякого быть принятым их кланом. Но пленница… – Он помотал головой, словно пытался это осознать. – Так просто не может быть. Ты говорила о чем-то с Эффирой в шатре?

Я вспомнила ее выражение лица, когда Астер произнесла мое имя, а потом тихий шепот, когда я сняла рубаху и все увидели каву на моем плече. Обычаи старины. Уж не повторяют ли Меурази до сих пор те причитания безумной женщины? Красивое имя, сказала Ивет. Возможно, не просто красивое, но видя, какую реакцию вызвало у Совета известие о добром отношении клана ко мне, а также явное неодобрение Кадена, я решила повременить и до поры придержать этот козырь.

– Нет, – сказала я вслух. – Мы говорили только о нарядах.

Он настороженно смотрел на меня.

– Будь осторожна. Не высовывайся, Лия.

– Ты уже говорил это и раньше.

– Но ты, кажется, так меня и не услышала.

Я вскочила на ноги.

– В чем моя вина? – выкрикнула я. – Это ты, ты потащил меня на джехендру, хотя я говорила, что мне не нужна одежда! Я купила одно, а мне доставили другое. Если бы я оскорбила женщин, отказавшись взять платье, ты отчитал бы меня и за это! А благословение сегодня вечером – разве я сама вызвалась? Нет! Каланта ткнула мне прямо в лицо блюдом с костями. Что оставалось делать? Скажи, могу ли я сделать хоть что-то, что было бы правильным в твоих глазах?

Каден вздохнул и тяжело поднялся, опираясь о колени.

– Ты права. Прости. Ты не просила ни о чем из этого. Я просто устал. День был трудный.

Мое возмущение улеглось. Возможно, Каден выработал это умение, когда учился на Убийцу, но он никогда не выглядел усталым. Он был всегда бодр и свеж, готов к действиям. А вот сейчас его утомление было заметно.

Я подобрала ноги на койку и развязала шнурки.

– А где ты был целый день?

– Обязанности. Просто выполнял свои обязанности распорядителя.

Что это за обязанности такие, после которых на нем лица нет? Или, может быть, он заболел? Он взял несколько одеял и кинул поверх ковра.

– Сегодня я могу лечь на полу, – предложила я.

– Нет. Не обращай внимания.

Каден снял рубашку. Его шрамы всегда пугали меня, сколько бы раз я их ни увидела. Страшное воспоминание о том, как жесток его мир. Он прикрутил фитили светильников, а когда я переоделась, задул и свечу. Теперь даже тени не плясали по стенам, мешая уснуть.

Долго мы лежали в тишине, и я уже подумала, что Каден уснул, когда он заговорил.

– А ты? Чем еще ты сегодня занималась?

Видно, он устал не так уж сильно, раз в голове продолжали крутиться такие вопросы. Что-то подозревает?

– Еще? Что ты имеешь в виду?

– Мне просто интересно, что ты делала весь день? Кроме того, что вылезала в окно.

– Ничего, – тихо шепнула я. – Мой день тянулся очень долго.

Утром Каден, прежде чем уйти, вызвал Эбена и велел ему развлекать меня, но я поняла – это был приказ следить за мной. Эбен сторожил меня, как уже делал это на лугу у кочевников – вот только отношения между нами с тех пор изменились. Он оставался вымуштрованным убийцей, но в его броне появилась трещина, а в глазах – мягкость, которой не было прежде. Может, это произошло из-за того, что я избавила его от мучительной обязанности убивать собственного коня. Может, одобрение, с которым я прошептала имя Духа, позволило расцвести, приоткрыться чему-то, раньше скрытому в душе мальчика. Совсем чуть-чуть. А может, дело было в том, что мы разделили горечь утраты, когда у нас на глазах убивали тех, кого мы любили.

Согласно распоряжению Кадена, Эбен мог вывести меня из комнаты на прогулку, но в пределах Санктума, не заходя в некоторые башни и залы – только в жестко ограниченной зоне.

– Это для твоей же безопасности, – ответил Каден на мой вопросительный взгляд.

Я, конечно, понимала, что он и правда хочет уберечь меня от столкновения с Маликом и некоторыми членами Совета. К концу вчерашнего ужина стало очевидно, что враждебность все еще велика. Особенно выделялась группа возмущенных тем, что я оказалась угодной клану Меурази. Так что обычно единодушный Совет раскололся на два лагеря – любопытствующих и ненавистников.