и говорит: «Сходи в магазин за сигаретами. Мне купишь пачку «Родопи», сдачу оставишь себе». Денег дал три рубля. Я на сдачу неделю с сигаретами жил. Потом он попросил помочь освоить особенности русского языка. Я согласился. Пуантье приходил ко мне, мы говорили обо всем, он записывал некоторые слова в блокнот, но делал это больше для вида. Ему просто надо было с кем-то общаться. В общежитии-то у него друзей не было. Иногда он давал мелкие поручения: сходить в магазин, переписать расписание уроков на неделю. Я в поручениях ничего дурного не видел. Гоняли же старшекурсники первокурсников в магазин за сигаретами или пивом, и ничего, это считалось в порядке вещей.

С появлением иностранцев дисциплина стала жестче, и эта «дедовщина» прекратилась. Наговорив всяких ужасов об Анголе, Пуантье почувствовал необходимость похвастаться чем-то из нынешней жизни. Он рассказал об игре в карты на женщин. Я вначале не поверил, потом понял, что он говорит правду. От ребят в общежитии я узнал, что они считают Жан-Пьера или карточным гением, или очень ловким мошенником. Он почти никогда не проигрывал ни нашим, ни иностранным студентам. Чтобы не терять квалификацию, он соглашался играть на щелбаны, на спички, на желание. Наши на щелбаны не играли. У Пуантье ручищи такие, что как даст в лоб, так сознание потеряешь, а свои, африканцы, играли. Им всем хотелось выиграть у Пуантье и фофанов ему наставить. Иногда получалось. – Носенко посмотрел на меня, прикидывая, рассказывать дальше или нет. – В сентябре Пуантье вернулся с каникул и привез из Франции прибор под названием…

– …«Электрический хлыст», – подсказал я.

– Так и было! – охотно согласился он. – Пуантье стал опасаться, что партнеры по тайным карточным играм нападут на него, ограбят, изобьют толпой и бросят умирать где-нибудь за городом.

– Пуантье привез прибор и первым делом испытал на тебе.

– Вам даже это известно! – удивился гость. – В сентябре мы были у меня в комнате вдвоем. Пуантье достал прибор, похожий на электрический фонарик, выдвинул с торца два электрода и неожиданно ткнул меня в ногу. От удара током я чуть до потолка не подпрыгнул. Из глаз искры полетели, на пару минут речь отнялась. Язык шевелиться перестал, словно его судорогой свело. Ощущения – ужасные! Хочешь закричать, но не можешь, только мычишь. Пуантье успокоил меня и говорит: «Вот тебе тридцать рублей за молчание». Тридцать рублей – это моя месячная стипендия, за нее можно и помолчать, и удар током получить, тем более что через полчаса нога перестала болеть и речь восстановилась.

– Мне известны правила игры в «девяточку». На кону там стояли небольшие суммы, во всяком случае, не те деньги, за которые можно пойти на убийство. Ты ничего не путаешь? Пуантье опасался ограбления?

– Тут вот какое дело. Организатор игры на женщин выгнал его, заподозрил в мошенничестве, но Пуантье к этому времени игра в «девяточку» стала неинтересна. Он нашел новых «друзей», настоящих картежников. С ними он играл на деньги и часто выигрывал. Суммы там крутились солидные, до тысячи рублей доходило. За такие деньги запросто можно молотком по голове получить. Пуантье говорил: «Если они на меня нападут, то одного заряда хватит, чтобы у всех мозги на место встали». Прибор этот, если его о человека разрядить, треск издает, между контактами электрический разряд проскакивает. Выглядит в высшей степени эффектно, как миниатюрная молния в руках.

– Сколько зарядов в приборе?

– Один. После использования его надо несколько часов заряжать.

– Кто еще в общежитии знал о приборе?

– Парень из Мозамбика, сосед Пуантье по комнате, Моро, Самуэль, Санек Медоед и я. Моро о приборе узнал в декабре, когда они с Пуантье ушли на всю ночь в карты играть. Утром Моро рассказал о приборе Самуэлю, тот – Саньку. Самуэль и Медоед учились с Пуантье в одной группе. Когда прибор пропал, Жан-Пьер заподозрил в краже Моро. Больше некого было.

– Прибор украли? – изумился я. – Кто?

– Тайна, покрытая мраком! – усмехнулся Паша. – Пуантье в самом начале стал меня подозревать. Пришел с разборками. Я говорю: «Как бы я прибор украл, если я у тебя в комнате ни разу не был и не представляю, где ты его хранил?» Жан-Пьер решил, что мои доводы логичны, и стал подозревать в краже Моро. Он учился на курс младше, в день кражи прогулял два урока. Самуэль и Санек в этот день на занятиях были, так что физически не могли проникнуть в комнату Пуантье.

– Расскажи о краже подробнее, – потребовал я.

– Зимой Пуантье поехал на каникулы в Африку. Прибор надо было где-то спрятать, через границу возить его туда-сюда опасно, таможенники могут заинтересоваться. Мне он его отдать на хранение не мог: я на каникулы уезжал к родителям. Тогда он оставил прибор где-то в городе, у знакомых. В первых числах февраля Пуантье вернулся, прибор забрал. Не прошло и недели, как его украли. Пуантье был в ярости, но скандал поднимать не стал. Прибор-то он незаконно ввез, на границе за аккумулятор для видеомагнитофона выдал. Таможенники повертели его в руках, увидели, что у него два входа, ничего не поняли и вернули назад. Если бы он вывозил прибор, то они, может быть, заинтересовались, а так – ввози что хочешь! Это же не бомба, не запрещенная литература.

– Почему под подозрение не попал сосед Пуантье по комнате?

– Он поехал на каникулы в Мозамбик, угодил в перестрелку с повстанцами и скончался от ран. С начала февраля Пуантье жил в комнате один. Прибор прятал в кровати, вот его и умыкнули.

В пятницу, за два дня до смерти, Пуантье выпил и рассказал такую версию. Моро без него поехал играть в карты и проиграл пятьсот рублей. Игрок он был хороший, но тут, в отсутствие Пуантье, не повезло. Моро приехал утром в общежитие в сопровождении двух игроков, побежал деньги занимать. Такую крупную сумму ему могли дать только Элен или Пуантье. У земляков денег не было. Самуэль регулярно получал переводы из посольства, но он бы оплачивать карточный долг не стал, так как азартные игры противоречат марксистской идеологии. Могла бы, наверное, часть суммы дать Вероника, но она и Моро расстались врагами, так что к ней он не пошел. Пуантье занял пятьсот рублей с условием отдачи через месяц. Не прошло и недели, как прибор пропал. Жан-Пьер был уверен, что Моро украл его и попытается продать, чтобы вернуть долг.

– Кому бы он, чернокожий, продал «электрический хлыст»? Пошел бы с ним на базар или объявление в местную газету дал? Его бы вместе с прибором в БХСС замели.

– Прибор можно было продать богатым землякам в Москве. Созвониться с ними, махнуть на выходные в столицу и вернуться с деньгами. Можно было игрокам в карты продать. Наверняка бы купили. У картежников-то деньги всегда есть.

– Почему ты нарисовал молнию, поражающую гроб Пуантье? Ты подозреваешь, что он умер от удара электрическим током?

– Самуэль рассказывал о пытках током. По его словам, человека, выпившего возбуждающий напиток, электрический ток поражает с большей силой, чем трезвого. В день смерти Пуантье пил ту-каву. Прибор пропал. Если сложить дважды два, то получается, что его могли убить этим самым прибором.

– Расскажи про пытки током. Я в изуверствах не силен, как человека пытать током, не представляю.

– Самуэль эти страшилки рассказывал Полысаеву. Я о пытках током только с его слов знаю.

– Вернемся к молнии. Зачем ты ее нарисовал?

– Просто так. У нас весь туалет рисунками украшен. Они что, все имеют скрытый смысл?

Я немного помолчал, словно раздумывал, посвятить Носенко в государственную тайну или нет. Налил себе и ему по сто граммов, предложил выпить. Паша не отказался.

– Вот что, – наконец-то «решился» я, – версия твоя о причинах смерти Пуантье интересная, но не соответствует истине. Он умер от разрыва сердца. На месте его смерти нашли куклу вуду. Жан-Пьер мог умереть от испуга, увидев, как в куклу втыкают иглу?

– Нет, конечно! – уверенно возразил гость. – Он ни бога, ни черта не боялся.

– Павел, предупреждаю тебя, – сказал я официальным тоном, – если не хочешь неприятностей, то о сегодняшнем разговоре молчи. О кукле вуду – никому ни слова! Ты меня понял?