глянуть чего-нибудь в папках Ханджи. Игнорируя названия вроде «к занятию № 36», с облегчением открыл папку «для души ^^)», но и там обнаружил вереницу незнакомых исполнителей. Махнув рукой, наугад ткнул первую попавшуюся на глаза аудиозапись.

Вступительные фортепианные нотки привели разгорячённую молодёжь в лёгкое замешательство, и как только музыка стала набирать задорные старомодные обороты под хрипловатый голос, по залу прокатились недовольные шепотки. «Боже, что это за старпёрское дерьмо? Как под это танцевать?» ― раздавалось тут и там. И только Эрен с заворожённой ухмылкой качал головой, отмеряя ритм щелчками пальцев.

― Раз, два, три, четыре… ― забормотал он себе под нос и вдруг обратился к Микасе: ― Ты, чёрт побери, это слышишь?

― Ну, да, это же «Ice Cream Man»¹{?}[Композиция американского исполнителя Тома Уэйтса из дебютного альбома «Closing Time» 1973 г. выпуска. Альбом записан под сильным влиянием джаза и, в определённой мере, фолка.] ― любимая песенка Ханджи.

― Да я не о том. ― Эрен решительно развернулся к ней лицом, взял за руку и зашагал спиной вперёд к центру зала, к своей далёкой заветной мечте. ― Идём-ка, покажем этим неуклюже трясущимся дикарям, что такое настоящий танец!

И, обхватив её талию в открытой позиции, принялся шаловливо выбрасывать носки вперёд, твёрдо ступая на пятки и продолжая отщёлкивать ритм пальцами свободной руки.

Микаса даже не успела как следует подумать о том, что это самое очевидное, чем им стоило заняться за годы дружбы. Какого-то чёрта ни один из них не брал на себя подобную ответственность. Размышлять о глупости было уже поздно: её стопы вырисовывали фигуры на паркете, а бёдра вращались в такт озорной мелодии. Вокруг не стало ни лиц, ни тел ― одни лишь смазанные кляксы света и омут разноцветных линий. И только по набирающим обороты выкрикам, хлопкам и притопываниям Микаса поняла, что на них смотрят абсолютно все.

Эрен не давал ей спуску. Долой проклятые рамки! Никаких лелеемых ею заскорузлых условностей и желаний всё сделать отточено и правильно. «Не смей закрываться от меня!» ― кричали его хулиганские, полунебрежные движения и пластичное скольжение ног. Очаровательное безумие.

Микаса поддержала его со всей страстью, на какую была способна. «Я больше не буду прятаться от тебя!» ― отвечала она ему махом ножки и покачиванием плеч. Девчачье дурачество. Азарт, восторг! Закрыв позицию, кокетливо прильнула и вновь шкодливо отстранилась. Твист-поворот. Ещё и ещё! Голова закружилась, мышцы прострелила сладкая боль.

Ребята в зале вовсю выкрикивали их имена, визжа и улюлюкая. Но громче остальных через весь зал горланила Ханджи: «Эрвин! Ты только посмотри! Видал? Это мои красавцы!»

Крепче сцепив руки, они сошлись и вновь разошлись, неустанно двигая бёдрами и работая ногами. Припрыгивая, вращались вокруг незримой точки, позабыв о том, что нужно сделать очередной вдох, позабыв, что дома ворох проблем, что мир отвратительное, грязное и жестокое место. У них осталась только сумасшедшая молодость и растекающаяся по напряжённым конечностям музыка. Когда хрусталём задрожали финальные ноты, ни Эрен, ни Микаса не верили, что всё закончилось так быстро. Челюсти и щёки свело от улыбки, в стопах бешено пульсировало, ладони стали скользкими от пота. Они соприкоснулись лбами в немой благодарности друг к другу и понемногу пытались восстановить дыхание под непрекращающиеся вопли наблюдающих: «Ещё! Ещё! Ещё!» ― в унисон скандировали те. А Эрен не мог перестать думать о том, что шёл к этому мгновению целых шесть лет.

Вечеринка закончилась в полночь. Компания друзей не стала садиться в автобус для развозки по домам, а двинулась гулять. Закинув руки на плечи друг другу, они слаженно шагали в две шеренги, распевая песни и голося непристойности посреди пустых улочек родного города, который засыпал слишком рано и ещё не успел привыкнуть к молодёжи 21-го века, веселившейся до утра.

Расстались в шестом часу, когда на небе забрезжило бледное зарево, укутанное розовой пеной облаков. Микаса и Эрен, переплетя пальцы, направлялись к дому госпожи Шпигель ― в свою обитель сказочного покоя. Возвращаться было страшно: если они сейчас лягут спать, этот вечер закончится навсегда, станет размытым пятном воспоминаний. Но пока они оставались вдвоём, дышали свежестью утра и пылью асфальта, их вечер длился столько, сколько было угодно.

Почти не издавая шума, открыли входную дверь и пересекли гостиную, выбежав в сад. На обеденном столике, укрытом чистой кружевной скатертью, дремал фарфоровый чайник для заварки, к которому теснились знакомые с детства пузатые чашки, осыпанные душистыми лепестками черёмухи. На стуле валялась свернутая в трубку подмокшая газета, а у ветхого шкафчика для садового инвентаря лежали не убранные ими позавчера инструменты. Время останавливалось в тот момент, когда они уходили, любезно дожидалось маленьких гостей и возобновляло бег исключительно по их воле.

Рассветные лучи расплескались по цветущим деревьям, проникли под кожу умиротворением. Микаса отодвинула в сторону посуду и села на краешек стола, не отводя взгляда от своего друга. Его уставшие счастливые черты подсвечивала белизна рубашки: «Такой милый с этим застенчивым румянцем. Ему даже идёт, что так оброс. ― Микаса протянула руку и дотронулась до непослушных прядей. ― Как ты мне дорог! Искренний и смешной. Ты мне дороже многих…»

Госпожа Шпигель всегда просыпалась рано, и сегодняшнее утро не было исключением. Ровно в 6:30 она спускалась вниз и ставила одну из своих пластинок, а после ехала варить кофе. Юные гости не услышали шороха колёс: поглощенные друг другом, они не заметили, как мадам Ренессанс, запустив проигрыватель, тихо подъехала к выходу на задний двор. Она видела их всё так же ясно ― внутри «кадра» дверного проёма, освещённых торжеством солнечного света, под звездопадом лепестков, и душу растаскивали по кускам печаль и любовь. В треске бегущей под иглой пластинки звучали их детские голоски ― высокие и чистые, так непохожие на эти бархатные трели, доносящиеся из сада. И выученные наизусть строчки из далёкого лета, проведённого в Америке 1968-го, тихо заструились сквозь динамик проигрывателя:

«Неужто это та малышка?

И тот забавный мальчуган?

Так незаметно повзрослели — Как, когда?

Какой она красивой стала!

А он каким высоким стал!

А ведь ещё вчера он был так мал!»²{?}[ «Sunrise, Sunset» — классический шлягер из Бродвейского мюзикла «Скрипач на крыше» 1964 г. В данном случае имеется в виду один из самых популярных вариантов в исполнении Перри Комо, включённый в его альбом «Look to Your Heart» 1968 г. выпуска. Перевод песни взят отсюда: https://mirpesen.com/ru/perry-como/sunrise-sunset-translation-ru-27.html]

Энергично подняв опавший цветок магнолии, Эрен закрепил его под шпилькой в волосах Микасы и дурашливо нажал ей на кончик носа указательным