По щекам госпожи Шпигель скатились немые слёзы, застыв в глубине морщин на подбородке. Прижав жилистую руку к груди, она стиснула ткань шёлковой блузки и тяжело задышала, предаваясь светлым воспоминаниям и мечтам о чужом счастье. «Мои упрямые драгоценные дети… Встаньте немножечко ближе друг к другу. Ваша несуразная старуха не будет мешать, обещаю», ― беззвучно произнесли её сухие губы. Ведь это только для них время здесь обманчиво замирало, но для госпожи Шпигель оно отмеряло целые жизни.

«Восход, закат, восход, закат,

О, как дни летят!

И солнцу вслед цветы подсолнухов

Заворожённые глядят…»

***

Всё произошло на глазах у Микасы в считанные дни, на заре лета. Госпожа Аккерман, всегда пассивная и не способная дать отпор, вдруг обозлилась на Бруно с невероятной силой. Она знала про измены много лет, но когда муж ввалился ночью пьяный с какой-то девицей, которую отымел прямо в коридоре на глазах у ошарашенной Микасы, её словно подменили. Устроив Бруно взбучку и выгнав нежеланную гостью, госпожа Аккерман вдруг позвонила старой школьной подруге и ушла с ней на целую ночь. Спустя неделю она в отместку привела домой мужчину. Микаса ожидала какой угодно исход этого странного представления, но вовсе не того, что кавалер её матери начистит морду Бруно и выставит его за дверь.

Мишель оказался решительным и мягким человеком. Он влюбился в госпожу Аккерман с первого взгляда и без лишних расшаркиваний заявил о серьёзности своих намерений, но не давил на свою возлюбленную. Он проявлял деликатность по отношению к Микасе, не собирался открещиваться от неё, как от балласта, не покупал её благосклонность чередой подарков. Зато всё необходимое он незамедлительно ей предоставил и добавил, что девочка может рассчитывать на него, если будет нужно. Июнь пролетел как сумасшедший ― наполненный сомнениями, недоверием. Микаса плохо шла на контакт, хотя и проявляла вынужденное дружелюбие. Вечерами она болтала по телефону с Эреном, выливая на него переживания, которыми не могла поделиться с матерью. Ей было страшно. Непривычный домашний покой вселял в неё ужас, что это зыбкий мираж, и он неизбежно превратится обратно в кошмар. Микаса видела, как на улице мама демонстративно льнула к Мишелю, если сталкивалась с Бруно: она его не забыла и, очевидно, ждала какой-нибудь реакции со стороны мужа.

Только бы это всё закончилось. Только бы она унялась и поняла, что отчим был подонком, по которому не стоит тосковать!

В начале июля, одной тёплой ночью, Мишель спонтанно собрал своих девочек и отвёл в парк аттракционов, а затем на завтрак в дорогой ресторан. На часах было пять утра, у Микасы слипались глаза, но она неотрывно наблюдала, как напротив неё от счастья и любви сияла мама в объятиях доброго мужчины, и Микасе стало до того хорошо, что она разрыдалась над тарелкой десерта. С той памятной прогулки она начала потихоньку открываться дяде Мишелю. Подолгу разглядывая в ванной своё тело без единого синяка, Микаса улыбалась и допускала, что всё ещё может измениться самым лучшим образом. Главное, чтобы Бруно не смел возвращаться.

Мишель лишь тогда позволил себе делать дочери избранницы подарки. В его понимании, это было честно. К тому же самой Микасе так было гораздо комфортнее. Её гардероб пополнился новыми красивыми вещами, на руке засверкал золотой браслет, а в ушах первые за шестнадцать лет серёжки. Страх неминуемого крушения новой жизни не покидал Микасу, но она научилась справляться с ним.

Август не собирался махать зною изумрудной рукой, зато вечера его сделались свежее. Жара больше не волновала Райнера и братьев Галлиардов, поступивших в университеты после несколько кругов экзаменационного ада. В честь этого события было решено устроить большую тусовку. Место нашлось быстро: почившая ещё в марте бабушка Жана по отцовской линии оставила внуку наследство ― загородный участок с внушительным домом. Родители туда практически не ездили, а вот юного Кирштайна с этим местом связывали тёплые детские воспоминания. Возможность побыть «хозяином хаты» во время пьянки виделась приятным бонусом, к тому же вариант был идеален: пять спален, просторная столовая на первом этаже, опрятная ванная, на заднем дворе яблоневый садик, а рядом с участком раскинулось живописное поле, где протекала бойкая речушка.

Закупив всё необходимое для пятидневного отдыха, отправились в путь. Прибыв, незамедлительно занялись уборкой дома, а затем готовкой: парни взяли на себя мясо для барбекю, девочки нарезали салаты и овощные закуски. Никто не отлынивал, каждый отдался воодушевляющему чувству собственной взрослости, нужности, причастности к общему делу. Рядом не было родителей, навязчиво контролировавших каждый шаг. Всё делалось так, как хотели они сами. По готовности выносили блюда недалеко через дорогу, в поле: у Жана там было любимое местечко со старым поваленным деревом, где он с бабушкой и дедушкой в детстве разводил костёр. Там же расставили несколько складных стульев, постелили покрывала, соорудили столик из досок.

― Нет, ну, какие же мы всё-таки красавчики! ― восторгался Конни, утирая пот со лба и оглядывая результаты трудов с довольной лыбой.

― Не говори, братишка. ― Жан приобнял друга. ― Будет весело и душевно. Не то что у богатеньких придурков, что настроили себе коттеджей на краю деревни, испортив нашу дивную трухлявую эстетику. ― Он указал пальцем в конец дороги, пролегавшей меж домов. Затем обернулся к Порко, устанавливающему на земле гриль. ― Ты точно правильно объяснил Пик, как сюда доехать?

― Точно.

― И станцию нужную назвал? И сказал, что камень у развилки нужно обходить со мшистой стороны?

― Чего ты мне мозги ебёшь? Всё рассказал. Вопрос в том, приедет ли она вообще. Ленивая жопа эта Пик, вечно её надо силком тащить. Зато потом сидит такая довольная, типа, «ой, как классно, что собрались, ребята»! ― писклявым голосом спародировал он подругу. ― Тот ещё кадр! Так что морально настройся ещё немножко поберечь розу невинности и в одиночестве теребить свою детскую писюльку.

― Порко, ты иногда такой мудозвон, аж врезать тебе хочется, ― недовольно процедил Эрен, открывая бумажный мешок с углём.

― Ты сейчас объединился с конемордым против меня? Походу, я слышу поступь надвигающегося апокалипсиса…

― Просто у него к твоей Пик всё серьёзно, а ты его с говном мешаешь.

― Егермейстер головой ударился, походу. Я первый раз вижу, как он тебя защищает, Жанбой! ― Порко загоготал, схватившись за живот.

― Ты уже, значит, всё доделал? Ржёшь тут стоишь как хрюшка. ― К ним подошёл Райнер с полным тазом мяса. ― Раз так, пригони сюда Кирштайнов Пикап, нам нужны музыкальные колонки, а