– Не надо! – прикрикнул я на Луизу, которая от великого умасобралась было запалить лампу.

Подошел к шторам, нашел крошечную щелочку и стал осматриватьулицу: тротуары, мостовую, дома напротив, маленькую кофейню со столиками наоткрытом воздухе.

Вон наша двуколка стоит, и скучающий кучер опять за газетупринялся… грамотей еще тот, видно, что у него при чтении губы шевелятся, но всеравно такая образованность достойна уважения. Вон парочка в кафе… нет, имсейчас никто в целом мире не нужен… Роскошный экипаж проехал, продефилировалщегольски одетый юноша с букетом астр – видно, на свидание… Два стражника сдубинками… привыкли тут к покою, даже мечей не носят… Детишки стайкойпробежали, из школы, наверное, с полотняными сумками…

На улице ничего подозрительного не было. Тогда я сталвнимательнее осматривать дома.

И почти сразу углядел в том доме, что прямо напротив стоял,два окна рядышком. У одного сидел с чашкой молодой человек и внимательносмотрел на улицу. В основном на дверь, ведущую в дом баронессы. В другом окнееще веселее: в глубине комнаты сидел кто-то, почти неразличимый, и рассматривалнаш дом в зрительную трубу – несколько раз я замечал слабый отблеск на линзе.

– Ну вот, – сказал я, даже не удивившись. – Как еще вы доАквиникума добрались…

– Что? – отрывисто спросила Хелен.

– Два человека наблюдают за домом. Один приглядывает запарадным, а другой, похоже, пытается в зрительную трубу через окнаподглядывать.

Луиза сдавленно охнула. Хелен, не удовлетворившись моимисловами, подошла, тоже заглянула в щелочку. Я осторожно указал ей направление.

– Вижу, – сразу же сказала Хелен. – Молодой человек состывшим чаем… он же с утра там сидит!

– И левее…

– Лакей с трубой?

– Ты что, и одежду разглядела?

– Да… не мешай.

Глаза у Хелен были цепкие. Что ни говори, а работа летунатребует острого зрения. Она стояла минуты три, а потом аккуратно указала мне натретьего соглядатая. Тот сидел в бельэтаже и тоже пялился на входную дверь.

– Стража? – спросила Хелен в самое ухо. Хоть и не до тогобыло, но я с удовольствием вдохнул ее запах. Женщину, что хоть раз твоей была,всегда с закрытыми глазами узнаешь.

– Не похоже. Стража других бы посадила… да и не стала бывыжидать. Скорее челядь тех друзей, к которым Арнольд обратился.

– Может быть, они нас, наоборот, оберегают? – безнадежноспросила Хелен.

– Без спроса? Брось. Не хотят эти друзья наградой со Стражейделиться. Хотят сами вас взять, сами все получить. Челядь отрядили за домомприсматривать, сами момента ждут. Арнольда скрутить не так-то просто…

– Значит, вас заметили… – мертво произнесла Хелен.

– Заметили двух иудеев с юношей, которые вошли в дом… –согласился я. – Так. Хозяевам своим уже доложили, сомневаться не приходится.Что те решат? Да ничего им не понять… что за иудеи, откуда, зачем… Значит,испугаются. Кинутся Арнольда с Маркусом брать. Маркус для них – самое важное.За вами попозже придут…

Рассуждая вслух, говоря то, что и без того мне было понятно,я пытался тем временем придумать, что же делать. Да так придумать, чтобы Луизаи Хелен даже слова не сказали против!

Впрочем, они и так смотрели на меня жалобными глазами.Выручай, Ильмар!

В этот миг я неумелых соглядатаев готов был расцеловать и влучшем ресторане Аквиникума званым обедом угостить. Что там я недавно думал просолдата, домой вернувшегося? Да, может, и крутил кто-то с женой его шашни… исобака нюх потеряла… и дети от рук отбились… Только проходит день-другой – ижена ужом вьется, лишь бы угодить, собака сапоги лижет, а дети у пса эти сапогиотбирают, чтобы начистить как следует.

– Здесь наверняка есть мужская одежда, – сказал я. – Дляменя, Антуана и Петера. Тащите, живо!

И Хелен и Луиза беспрекословно вылетели из комнаты. Я глянулна Антуана – и поймал в его взгляде насмешку. Все он понял. И то, что для меняважно не только от погони уйти, а еще и научить уму-разуму свою распустившуюсякоманду.

– Иначе никак, – сказал я виновато. – Видишь же сам, чегоони натворили!

– Я понимаю, – спокойно ответил Антуан. – Командуй, Ильмар.Тут твоя епархия.

Тогда я повернулся к Петеру и сказал:

– Ты понимаешь теперь, почему мы следуем за Маркусом… ипомогаем ему скрыться. Просить я тебя ни о чем не вправе, да и не нужно это. Тыи так нам помог. Но если хочешь присоединиться…

– Я даже не видел его… – растерянно произнес Петер.

– Ты можешь пойти с нами, увидеть и поговорить. Но если нехочешь выбирать этот путь – лучше не вступай на него.

Я не думал, что он решит сразу. И то, что он сказал, меняпоразило:

– Второй день я не могу понять, почему именно на меняснизошло чудо исцеления. Я… я ведь не праведник, и не раскаявшийся грешник, ясамый обычный человек. Я сказал Илоне, что должен совершить паломничество вИудею, чтобы понять себя. Теперь я знаю, почему я должен идти с вами.

Бывает так, что в запальчивости люди говорят высокие слова,а через минуту уже в них раскаиваются. Даже если речь идет всего-то опожертвовании на храм или благодарственном посте. Но в голосе Петера быланастоящая убежденность. Не минутный порыв, а твердое решение.

– Мы будем рады тебе, Петер, – сказал я.

Вышли мы через парадное, поскольку за черным ходом тожевелось наблюдение.

Я шел впереди. Иудеем я уже не был. Скорее, местнымсумасшедшим, одевшимся по моде начала века. В узких брюках, помилованных мольюпо причине нестерпимого запаха нафталина, в длиннополом сюртуке,галстуке-бабочке, черных остроносых ботинках. Изящная шляпа, на чей счет янемного сомневался – мужская ли она, дополняла гардероб.

Под руку со мной шла Хелен. Ее-то одежда в глаза не слишкомбросалась – есть такая особенность, что очень старая женская одежда кажется,напротив, модной. Разве что зонтик, перекинутый через локоть, могла бы носить иматушка Хелен.

Луиза и Антуан, следовавшие за нами, щеголяли нарядами,созданными в другую эпоху. Одно лишь пышное жабо, из которого торчала тощая шеяАнтуана, чего стоило! Позаимствовал он и шпагу, принадлежавшую, наверное,прадедушке баронессы. Причем шпага была старинная, из отличной стали, искуснойиспанской работы… у меня глаза загорелись при одном взгляде на нее. Раньше бы,украв такую, я месяц жил безбедно…

Петер был в ливрее лакея. И шел он следом за нами, неся навытянутых руках поднос с бокалами, бутылью шампанского и дымящейся сигарой впепельнице.