И обнаружили, что Маркус бьется в руках двух крепкихмужиков. Еще два стояли рядом, готовые к драке. Увидев наконец-то меня, Маркусдергаться перестал и застыл от удивления.

Вся баня взирала на нас.

Повторять удачное обвинение сейчас было уже поздно. Темболее что один из держащих Маркуса что-то крикнул по-мадьярски – и Петерперевел:

– Этот мальчик – вор…

Что же он мог украсть-то, интересно… Фартук с кого содрать?

Фартук…

Самое неудобное в драке, когда ты голый, что нечего в рукувзять. А драться сейчас придется…

Я сорвал с себя фартук – он был мокрый и легко скрутилсяжгутом. Прежде чем оторопевшие мадьяры сообразили, в чем дело, я шагнул впереди будто плеткой огрел одного из врагов по лицу. Тот вскрикнул, отпускаямальчишку, прижал ладони к щеке, где уже вздувалась красная полоса. Ключ,привязанный к фартуку, превратил его в хорошее оружие, вроде руссийскойнагайки.

Ну вот, а ты недоумевал, Пивичко, для чего в бане нуженфартук!

Маркус извернулся и пнул второго державшего его мадьяра.Прямо по фартуку. На сторонний взгляд удар казался несильным, но я узналковарные движения руссийского або. Мадьяр тихо застонал и сел, Маркус вырвалсяи юркнул ко мне за спину.

– А ну прочь с дороги! – завопил я, надвигаясь на оставшихсяпротивников. Те, надо им отдать должное, расступаться не собирались – выставиливперед кулаки и изготовились к схватке. Да и двое сраженных уже приходили всебя.

Но тут из коридора, ведущего в массажную, вырвался Арнольд.То ли он вообще удивляться не умел, то ли загодя узнал мой голос – снедрогнувшим лицом подлетел к нападавшим, сгреб тех двоих, что были на ногах, изашвырнул в бассейн. В горячий. Пролетели они не меньше чем по три метра, ивыглядело это столь нравоучительно, что все остальные мадьяры немедленнораздумали выбираться из бассейнов и вмешиваться в чужие проблемы.

– Идем! – мрачно сказал Арнольд. Подозрительно глянул наПетера, и я торопливо сказал:

– Это наш!

Рукоплесканиями нас не провожали, но и в погоню никто некинулся. Уже когда мы, стараясь не поскользнуться, выбегали из зала, дверьгазовой каморы раскрылась, и оттуда, головой вперед, вылетел изрядно помятыймужчина. Приземлившись на мокрый каменный пол, он закружился волчком, да так ивъехал в бассейн. Арнольд тоже успел его углядеть – и проревел:

– Свинья! Ты меня продал!

Кое-как вынырнувший кузен глянул на Арнольда, изменилсялицом и торопливо ушел под воду. Я схватил офицера за руку:

– Стой, не время!

Руку мою Арнольд стряхнул, но спорить не стал. И мы, незадерживаясь, бросились к будкам с одеждой.

Может, и зря мы отпустили двуколку, но и без того нашсегодняшний кучер навидался странного. Еще бы ему не хватало увидеть, как из«Рудаша» выскочили четверо впопыхах одетых, мокрых, озирающихся человека!

– За мной! – крикнул Петер, кидаясь не к дороге, как яожидал, а на тропинку парка, раскинувшегося рядом с «Рудашем».

Мне его мысль понравилась. Пока поймаем экипаж… да и лишнийслед опять же. Лучше уж пешком дойти, не так тут далеко…

И мы двинулись от бани, стараясь не мешкать, но сохранятьвместе с тем спокойный вид.

– Как ты выбрался из Урбиса, вор? – спросил Арнольд,подозрительно поглядывая на меня. Обращение меня задело, но поддерживать еготон я не стал:

– Убежал.

– Невозможно бежать из церковных застенков.

Так я и думал, непременно будут подозрения…

– Невозможно, но я убежал.

– Куда мы идем?

– В гостиницу «Геллерт». Там наш… наши друзья.

– Какие еще друзья? – с сомнением спросил Арнольд.

И вот тут я не выдержал, посмотрел на него и сказал:

– Да уж не такие, что вместо помощи пытались Маркусасхватить.

Арнольд открыл было рот для ответного выпада… но смолчал. Итолько через минуту, прошедшую в полном молчании, процедил сквозь зубы:

– Моя вина. Но я не ждал, что кузен Герберт меня выдаст. Мывсегда были с ним близки, он многим мне обязан… моя собственность в этих краяхпод его управлением, понимаешь?

Я чуть не рассмеялся. Это ведь не достоинство, этонедостаток! Как он понять не может? Все равно что рассчитывать, будто должниктебя от Стражи укроет. Да напротив, выдаст радостно и тем от долгов избавится!

Похоже, Арнольд, как многие большие и сильные люди, сохранилв себе изрядную долю наивности. И не избавился от нее даже на службе, охотясьза ворами и душегубами. Удивляться тут нечему, на такой работе либо очерствеешьсердцем вконец, либо поделишь весь мир на плохих и хороших. Ясное дело, что кхорошим отнесешь тех, кто тебе близок, кого с детских лет знаешь. И будешь неправ, потому что люди за один-то месяц могут перемениться совсем, а уж за годы…

Но вслух я сказал примиряюще:

– Ничего, главное, что мы выбрались.

– Надо предупредить Хелен и Луизу, – мрачно сказал Арнольд.– Эти подонки могут напасть и на женщин.

– Все в порядке, они уже в «Геллерте».

Арнольд замолчал, уязвленный. Петер, умница, от грехаподальше вообще молчал, только иногда коротко говорил, куда сворачивать. Мы подуге, огибая купальни, шли к гостинице.

Я покосился на Маркуса. Когда я его видел в последний раз,перед моим пленением, он был без сознания. Болтался на плече Арнольда словнотряпка, может, и замечая что, а может, в полном беспамятстве. Неудивительно,перед этим он на свое Слово взял оружие у десятка стражников, издали причем,руками его не касаясь! После этого Арнольд и уверовал – только Искупитель такоемог. Но Маркус пока не в силе Искупителя, ему подвиг дался нелегко.

Хотя откуда нам знать правду? Может быть, и сам Искупительбез сознания упал? Даже в святых книгах не все точно описано. Разве что в той,которую Маркус на Слове держит, в надиктованной самой Сестрой…

Маркус почувствовал взгляд и вопросительно посмотрел наменя.

– Как ты, оправился после Неаполя? – спросил я.

– Не сразу. Но сейчас ничего.

Он и раньше-то многословием не отличался, а теперь сталсовсем уж сдержанным и замкнутым. Наверное, оттого, что осознал своепредназначение? Но выглядел при этом Маркус вполне здоровым, не бледным, неизможденным. Шел, застегивая на ходу крепкую твидовую куртку, натягиваяпоплотнее вязаный берет. Школяр из состоятельной семьи, а то и молодойстудиозус. Никогда не подумаешь, что происхождение его самое что ни на естьвысокородное. И что при этом он успел и на каторге побывать, и в бегах…