– Понимаю. Посмотрим, что я могу сделать.

Ломели взглянул на часы – они показывали три минуты второго.

Чтобы добраться до кухни, ему пришлось пройти по всему залу. Кардиналы видели его разговор с африканцами, и он чувствовал: за ним следят десятки глаз, кардиналы наклоняются друг к другу, чтобы шепнуть пару слов, вилки замирают в воздухе на полпути ко рту. Он распахнул дверь. Много лет не заходил он на кухни, и вообще никогда – на такую хлопотливую, как эта. Он недоуменно оглядел монахинь, готовивших еду. Ближайшие к нему сестры склонили головы.

– Ваше высокопреосвященство…

– Ваше высокопреосвященство…

– Благословляю вас, дети мои. Скажите мне, где сестра, с которой только что случилось тут происшествие.

– Она с сестрой Агнессой, ваше высокопреосвященство, – сказала сестра-итальянка.

– Вы не будете так добры проводить меня к ней?

– Конечно, ваше высокопреосвященство. Прошу вас.

Она указала на дверь, ведущую в обеденный зал, откуда он пришел.

Ломели покачал головой:

– Не могли бы мы воспользоваться запасным выходом?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Покажите мне, дитя.

Он последовал за ней через кладовку по служебному ходу.

– Вы знаете, как зовут эту сестру?

– Нет, ваше высокопреосвященство. Она новенькая.

Монахиня опасливо постучала в стеклянную дверь кабинета. Ломели узнал это место – здесь он впервые увидел Бенитеза, только теперь жалюзи были закрыты в целях приватности, и он не мог увидеть, кто находится внутри. Несколько секунд спустя он постучал сам, громче. Услышал какое-то движение, потом дверь чуть приоткрылась, и перед ним предстала сестра Агнесса.

– Ваше высокопреосвященство?

– Добрый день, сестра. Мне необходимо поговорить с монахиней, которая только что уронила поднос.

– Она со мной в безопасности, ваше высокопреосвященство. Я держу ситуацию под контролем.

– Не сомневаюсь, сестра Агнесса. Но я должен поговорить с ней лично.

– Я не могу себе представить, чтобы упавший поднос мог вызвать беспокойство декана Коллегии кардиналов.

– И тем не менее. Если позволите. – Он ухватился за дверную ручку.

– Клянусь вам, не случилось ничего такого, с чем я не могла бы разобраться сама…

Он легонько нажал на дверь, и сестра Агнесса сдалась.

Монахиня сидела на том же стуле, на котором он увидел Бенитеза, – рядом с ксероксом. Она встала, когда он вошел. Ему показалось, что ей около пятидесяти – невысокая, полная, в очках, застенчивая, – такая же, как и другие. Но всегда было трудно увидеть человека за прической и одеждой как у других, в особенности когда этот человек смотрит в пол.

– Сядьте, дитя мое, – мягко сказал он. – Меня зовут кардинал Ломели. Мы все волнуемся за вас. Как вы себя чувствуете?

– Ей уже гораздо лучше, ваше высокопреосвященство.

– Не могли бы вы назвать мне ваше имя?

– Ее зовут Шануми. Она не понимает ни одного вашего слова – бедняжка не говорит по-итальянски.

– Английский? – спросил он у монахини. – Вы говорите по-английски?

Она кивнула. Но так еще ни разу и не посмотрела на него.

– Хорошо, – сказал Ломели. – Я тоже говорю по-английски. Я несколько лет прожил в Соединенных Штатах. Прошу вас, садитесь.

– Ваше высокопреосвященство, – встряла сестра Агнесса, – я правда считаю, что было бы лучше, если бы я…

Не поворачивая к ней головы, Ломели твердо сказал:

– Будьте так добры, сестра Агнесса, оставьте нас вдвоем.

И только когда она попыталась возразить еще раз, он повернулся и посмотрел на нее таким завораживающе властным взглядом, что даже она, перед кем пасовали три папы и как минимум один африканский полевой командир, склонила голову, попятилась из комнаты и закрыла за собой дверь.

Ломели подтащил стул и сел напротив монахини так близко, что их колени чуть ли не соприкасались. Такая близость была тяжела для него.

«Господи, – взмолился он, – дай мне силы и мудрость помочь этой несчастной женщине и узнать то, что я должен знать, чтобы я мог выполнить свой долг перед Тобой».

– Сестра Шануми, – сказал он, – я хочу, чтобы вы прежде всего поняли, что вам не грозят никакие неприятности. Суть дела в том, что я несу ответственность перед Господом и Матерью Церковью, которой мы оба стараемся служить всеми своими силами, стараемся быть уверенными в том, что решения, принимаемые нами, правильны. И вот сейчас очень важно, чтобы вы сказали мне, что у вас на сердце, что вас беспокоит в связи с кардиналом Адейеми. Можете вы сделать это для меня?

Она покачала головой.

– Даже если я дам вам абсолютные заверения в том, что ваши слова не выйдут за пределы этой комнаты? – спросил Ломели.

Пауза, за ней еще одно отрицательное движение головой.

И тут на него снизошло вдохновение. Впоследствии он всегда будет считать, что Господь пришел ему на помощь.

– Хотите, чтобы я выслушал вашу исповедь?

Приблизительно час спустя и всего за двадцать минут до времени отправки автобусов к Сикстинской капелле для четвертого голосования Ломели отправился на поиски Адейеми. Сначала он проверил все места в холле, потом в часовне. С полдюжины кардиналов стояли на коленях спиной к нему. Он поспешил к алтарю, чтобы увидеть их лица. Нигерийца среди них не оказалось. Он вышел, сел в лифт, поднялся на второй этаж и быстро прошел по коридору к соседнему с ним номеру.

Громко постучал:

– Джошуа? Джошуа? Это Ломели!

Он постучал еще раз и уже собрался уходить, когда услышал шаги и дверь открылась.

Адейеми в полном церковном облачении вытирал лицо полотенцем.

– Я буду готов через минуту, декан, – сказал он.

Он оставил дверь открытой и удалился в ванную. Поколебавшись несколько секунд, Ломели вошел внутрь и закрыл за собой дверь. В зашторенной комнате крепко пахло кардинальским лосьоном после бритья. На столе стояла черно-белая фотография в рамочке: Адейеми – молодой семинарист перед католической миссией с пожилой надменной женщиной в шляпе – предположительно, матерью или тетушкой. Кровать была помята, словно кардинал только что встал с нее. Из туалета раздался звук спускаемой воды, наконец появился Адейеми, застегивая нижние пуговицы сутаны. Вел он себя так, будто присутствие Ломели в его номере, а не в коридоре, удивительно.

– Разве нам не пора? – сказал Адейеми.

– Через минуту.

– Звучит зловеще.

Адейеми наклонился и посмотрел на себя в зеркало. Он надежно натянул на голову пилеолус, поправил, чтобы шапочка сидела ровно.