Андроник зажёг в красном углу свечу, и, подойдя к спящему, склонился над ним. Поседевший с их последней встречи двойник, по-прежнему, был разительно похож на него. У опального басилевуса даже мелькнула мысль: «Уж, не брат ли он мой? Может папка-то сходил налево, да и позабыл о сыне?» Но, вспомнив, что отец когда-то только добродушно рассмеялся на его вопрос о брате двойнике, прогнал эту мысль прочь.

Убедившись в том, что спящий мужчина именно тот, кто ему нужен, маг снял с груди амулет и надел его на лежавшего перед ним «близнеца».

– Какое счастье, что он спит! – проговорил Комнин.

– Ну, дядя, махнём, не глядя! – с этими словами, вошедший во второе внимание, Андроник вторгся в сновидение гончара.

Проснувшийся утром в камере башни Анем голый ремесленник никак не мог взять в толк, где находится. На полу валялись закованные браслеты, цепи и разодранная в лохмотья одежда. Свет еле-еле пробивался сквозь малюсенькое окно.

Вдруг дверь заскрипела, на пороге появился здоровенный детина в кафтане стражника.

– Ах ты, гад, сжёг одежду, чтобы колдовством из цепей высвободится! Пойду, немедленно доложу старшему. Ну, жди, сейчас он тебе задаст!

– Прости, любезный. Но кто заточил меня в тюрьму и за что?

– Я тебе сейчас напомню! – с этими словами, стражник, со всего маху, ударил горшечника в щербатый рот. – На, получай!

Подоспевшие кузнецы быстро заковали беднягу в кандалы, навесив ещё и новые.

Исаак Ангел принял своего узника, вальяжно возлежа на диване. Глядя на еле идущего в тяжеленных цепях Андроника, он весело рассмеялся: «Да ты просто какой-то супертяжеловес! Кто тебя так обвешал всего?»

Не раз битый стражниками за свои дурацкие расспросы, ремесленник окончательно потерял дар речи, осознав, что перед ним стоит новый басилевс.

– Да ты не бойся. Поговори со мной напоследок. Скажи, Андроник, ты бы меня также заковал, а?

– Не прогневайся, великий государь, но я не пойму о чём ты говоришь. Я вины за собой никакой не ведаю. У меня и в мыслях не было против тебя худое удумать, – облизывая разбитые губы, шепеляво проговорил ремесленник.

– Вот же лжец. Двуликий мученик! Ты всю жизнь Мануилу голову морочил своим мнимым смирением. А став правителем, – вон как развернулся! Только успевай, головы изо рвов вытаскивать! Значит, говоришь: «Вины не ведаешь!» Хорошо. Сейчас тебя отведут к толпе, она тебе всё разъяснит, деспот! Уведите его и предайте людскому суду! Я – умываю руки. Пусть народ вершит правосудие! – крикнул Исаак стерегущей страже, презрительно отвернувшись от низложенного тирана.

Узнику разрешили проститься с женой. Гончар гладил по голове прижимавшуюся к нему рыдающую девушку и повторял:

– Не горюй, дочка, Господь рассудит! Может и вернётся к тебе твой Андроник.

Переодевшись в одежду ремесленника, низвергнутый басилевс, чуть свет, вышел из лавки. Ступая уверенно и легко, он направился к известному ему по кошмарным снам месту.

В полдень на городской ипподром, входивший в группу строений Большого Дворца, прибыла процессия. Во главе её, сидя нагишом на верблюде, ехал горшечник, взирая на мир одним глазом, – правый у него вытек. Следом шла галдящая толпа. Те из людей, что были поближе к мнимому Андронику, непрестанно осыпали его градом палочных ударов. Подведя верблюда к высокой поперечной перекладине, мучители затащили на неё тело жертвы, и, подвесив его за расставленные в стороны руки, принялись терзать дальше.

Избиваемый, то терял сознание, то приходил в себя, и тогда над ипподромом разносился его страдальческий крик: «За что караешь меня, Господи? Помилуй мя, Господи! Останови их!»

От этого срывающегося крика по спине Андроника, сидящего на трибуне, и, наблюдающего за зверством со стороны, пробегал озноб. Временами он начинал глухо рычать, и из глаз его вырывался адский тёмный огонь.

– Жертва, говоришь, Аполлоний! Жертва во спасение кого? – Этих тварей?!

Он мог разорвать их, как ягнят, но сдерживал себя из последних сил.

«Что будет с его любимой женой, если сидящий в нем зверь сейчас вырвется и растерзает толпу? Исаак казнит её раньше, чем он войдёт во дворец. Терпение, Андроник, терпение!»

И он смотрел, как его второму телу отрубили руку. Затем другую. И, войдя в раж от хлынувшей крови, изрубили всего на куски. Каждый старался насладиться жестокой местью деспоту и омочить свои ноги и руки в его крови.

У созерцавшего агонию своего двойника басилевса изо рта пошла пена. Он отвернулся, бешено вращая глазами на ликующую толпу.

«И они меня называют жестоким тираном?!!!»

Не выдержав, он встал во весь свой двухметровый рост и закричал, напрягая, что было сил, своё лужёное горло:

– Услышь меня, Князь Тьмы, владыка разрушения и ада! Именем твоим проклинаю их, и детей их, и внуков до седьмого колена! Проклинаю город сей, Константинополь, в котором звери в облике человеческом, именующие себя христианами, терзали моё тело, и пили мою кровь!

Выплеснув лавину гнева, Андроник опомнился и огляделся вокруг. Никто из толпы не обернулся на его крик, потонувший в ликующих воплях собравшихся плебсов.

Выйдя с ипподрома, Андроник подозвал к себе босоного мальчика, и, вручив ему записку для жены, уверенной походкой отправился прочь из города. Его варварская затея удалась. Ни он, ни любимая не пострадали. А что до изрубленного ремесленника… Разве стоит жизнь убогого бобыля-смерда жизни императора или его жены? Андроник даже криво улыбнулся при этом сравнении, настолько нелепым оно ему показалось.

«Спасибо тебе, человек-зеркало. Ты с блеском исполнил свою трагическую роль в моей драме. Смотри, какой аншлаг! Ты героически спас своего басилевса, с которым делил кров, не раскрыв его тайны… И, принял за меня лютую смерть», – при этих словах Андроник тяжело вздохнул. Сердце его переполняла дикая животная ненависть к мучителям, его мучителям. Глаза наполнились слезами.

«А за мучения скажи спасибо Исааку Ангелу и этим выродкам! Спи спокойно! Я оставлю достаточно денег, чтобы тело твоё собрали и похоронили по христианскому обычаю. Вот только запамятовал, как тебя звали. Иоанн или Исаак? Неужели, Исаак?! По ком же заказать заупокойную службу, а? Пожалуй, закажу и по одному, и по второму. Господь рассудит!»

Он шагал, подставляя сияющему солнцу своё испачканное глиной лицо. Можно было расслабиться и наслаждаться нехитрыми прелестями земного бытия. Кому придёт в голову искать разрубленного деспота Андроника в облике чумазого гончара?

Верка Божкова сидела в кабинете господина директора колледжа и читала трактат о страстотерпцах Мануила Комнина.

– Опоздали вы с моей инициацией, пан Вацлав!

Верка задумалась, вспоминая день, когда две подвыпившие малолетки поджидали её у выхода из дискобара.