настоящий Уар». Если всё пройдёт удачно — запомню на ходу. Память на лица у меня хорошая.

— Спасибо, что явились на зов Филлиона. Цель — Армод, колдун с нижайшего яруса улья Балагурово. У него в распоряжении две дюжины оборванцев — кто-то крепче, а кто-то послабее.

— Оружие? — осведомляется какой-то хриплый голос задних рядов.

— Я видел пару лазерных пистолетов, — поясняет Уар. Остальное хлам. Кинетика, холодное — но не энграммное и не невменное.

— Основную мощь представляет сам колдун. Он владеет базовыми невмами атаки — как минимум. Мои он не пробил, например. Подозреваю, что в нём сидит как минимум одичавший бес, а то и несколько. Я бы не исключал и появления демона.

— Демон — это заявка, — мрачно кивает бородач с щёгольской серьгой. — Заявка на досрочный доступ в Порайск. И как, атаман, мы будем с ними бороться?

— Энграммным оружием. Каждый из вас будет снабжён соответствующими защитными знаками. У кого нету оружия — я его создам совместно с Ириной. А дальше… не так страшен бес, каким его малюют. Оплата — твёрдыми полновесными монетами и трофеями. Меня интересует только один чип, который этот коварный межеумок утянул по незнанию.

Я замечаю, что собравшиеся переминаются, словно нужно поднять какую-то тему.

— Ещё вопросы?

— Трофеи это, конечно, хорошо… — протягивает «серьга».

— Но должно выбрать атамана. Без атамана никак нельзя.

— Я могу им стать! — подскакивает здоровенный детина. Собранные в ожерелье золотые перстни бряцают друг о друга, о защитные амулеты и о пластины брони. — У меня четыре похода в степь, десяток биомехов взятые в полон, три степняцких энграммных сабель! Ясное дело, что никто из вас, родные, лучше меня не скомандуют.

— Может, друже, ты и тащил трофеи, но вот только берсеркера степняцкого последний раз почему-то укладывал я, — нехорошо хмыкает самый щеголеватый Уар, скрывший лицо за полушлемом, а броню за грубоватым, «крестьянским» зипуном. Вот только крестьяне не шили зипуны из тонкой овчины.

— И ветка у тебя захудалая, брат, — вставляет «серьга», — ведь последние два поколения работали только наёмниками. А мы, брат, не наймиты какие-то, а вольные шпилевики.

— Не наймиты? — вскидывается какая-то девушка. — А что ж ты, Иаким, не так давно за Лаодикиев в поле выходил? За идею что ли?

Собрание сваливается в шум. Кто-то вскакивает, жесты становятся всё более горячими и угрожающими. На крыше хладнокровие сохраняют лишь трое. Я, Ирина и Филлион.

— Мужчины. Как дети малые, — ворчит Ирина.

— Не только они.

— У Марики всегда был вздорный нрав. Это у неё от бабки, — тяжело вздыхает Филлион. Он даже не попытался прекратить спор — видимо, прекрасно знал родственников. — Боюсь, на выяснении старшинства мы потратим ещё сутки.

— Ты знал? — я стараюсь смягчить негромкий вопрос, но властные обертоны всё равно проскакивают. Адриан, чтоб демоны сожрали его душу, впитал любовь командовать с молоком матери.

— Надеялся, что приз отвлечёт их гордыню.

Я молчу, наблюдая, как Иаким срывает со своей бритой головы богато вышитую шапку и замахивается на какого-то из соперников. Удивительно, но за оружие никто не хватался — а им высокородные и обычные бояре были обвешаны на маленький арсенал. Впрочем, мне плевать на драку, пока она меня не задевает. Торжествующий Армод, сидящий в вонючей дыре — это другое дело.

— У меня нет суток. След стынет, Филлион.

— Тогда ищи аргументы, чтобы вернуть им разум. Или высокородного атамана — иных они не послушают. Будут сходиться и расходиться, как баржи на Дону, пока не рассорятся вхлам.

Высокородного… разве я им не являюсь?

Дородный, лысоватый мужчина в кафтане. Борода лопатой — с проседью, на грубых пальцах — перстень с примитивной печаткой-крестом. Одежда — домашняя, но переливчатая ткань говорит о богатстве больше, чем иная голографическая материя. Нам никто не мешает — верные воины стерегут обитые золотом двери, пока отец учит меня едва ли не самому важному в этой жизни.

Обучение одному простому жесту, который может спасти и навлечь беду в разных ситуациях. Но главное — явит миру родовой знак.

— Согни пальцы вот так. Сильнее, не боись. Мы, Комнины, крепче чем кажемся. А теперь вскинь руку. Видишь, как светится? Нет, малыш, это не проклятие и ты не одержим. Каллиник не придёт. Не к чему ему такое видеть. Что это? Наш символ, Адриан. Древнее и ярче тех, которые себе выдумали остальные пародии на бояр. Даже в темнейшие дни, когда все будут шептать о нашей слабости, ни один не посмеет высказаться о нём дурно.

Решение, простое как денарий и не менее милое взгляду, рисуется само собой. Может, власть Комнинов и шатается, а чортовы Каллиники начинают грызть моим родственникам пятки. Но пока что я всё ещё представитель самого могущественного семейства в городе. А значит — могу объединить всех хотя бы на почве общей нелюбви. Я не обращаю внимания не вялую перепалку Ирины и Филлиона. Игнорирую рыки и вскрикивания спорщиков. И просто выхожу в середину зала.

— Кто из вас убивал демонов? — мне никто не отвечает. — Я задаю вопрос на тарабарском? Ответьте, спорщики, кто?

— Демонов? Мужик, ты точно не перепутал с бесом? — смеет иронизировать «щегол».

— Скажи мне, молодец, Комнин тебе давал разрешения говорить?

— Нет, но их тут и не вижу, — саркастично отвечает мне Уар.

Молча вздёргиваю руку и закатываю рукав кафтана. Особое движение пальцем — и невидимая ранее электротатуировка напитывается энергией. Под жадными, скептичными и презрительными взглядами вспыхивает золотым пламенем равновеликий «иерусалимский» крест. Символ Великого дома Комнин.

— Так вот слушайте меня. Я мог бы ткнуть вас в расписной список, восходящий по мужской линии к Святым отцам, или же выкаблучиваться личными заслугами своих предков. Но прежде чем поступать так, я всё-таки вас спрошу: вы когда-нибудь убивали демонов?

Зачарованное молчание мне ответом. Мне приходится опустить руку и подойти к каждому, глядя в карие, серые и зеленоватые глаза. И хотя ответы шпилевиков не оспаривают моего лидерства — они и не радуют. А ведь именно с этими бойцами мне предстоит лезть на колдуна.

— Ни в жизнь.

— Нет.

— Даже не встречал.

— Я встречала, — признаёт та самая девушка, что безрассудно ввязалась в спор мужиков. И тут же упрямо произносит: — Но спаслась бегством. А что вы на меня смотрите? Не убежала — беса с два вы бы меня тут не видели живой и готовой мстить.

— Как тебя зовут?

— Марика, милорд.

— Честный ответ, Марика. И мне знакомо подобное чувство. Я, щегол и баловень Комнинов, в семнадцать лет сбежал с верхушки шпиля, чтобы очутиться посреди Пургатории