Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он замолкает на полминуты и, переведя дух, продолжает:
– Потом почти сразу дочь завернули в одеяльце и отдали мне. И это и есть оно – самое большое, сто случилось со мной в жизни, самое любимое. Конечно, я знал, что младенцы рождаются маленькими, но не представлял, насколько – она помещалась целиком в двух моих ладонях!
Глаза Лео блестят… от возбуждения или… счастья, оставшегося в воспоминаниях?
– Это невероятно… маленький и такой лёгкий и одновременно важный человек в твоих руках – часть тебя и её – твоей женщины. И в тебе просыпается сила… новая, незнакомая. Кажется, ты способен весь мир раскрошить, если кто-нибудь их обидит. Это был момент, когда я больше всего ощущал себя нужным. Важным. Имеющим смысл.
Мимо нас с оханием и небольшим стоном пробирается мать Гаданфара, держась за свой живот… Бог мой, да она в положении! Мои глаза лезут на лоб, а Лео как-то нахмуренно на меня смотрит.
– Что? – вспыхиваю. – Я ни в чём не виновата!
– А тебя ни в чём и не обвиняли.
Минут через двадцать к нам подбегает запыхавшаяся Клэр:
– Можно Вас? – обращается к Лео.
Я сразу поднимаюсь – задница уже онемела сидеть.
– Лея, останься и пристегнись – впереди турбулентность.
– А он?
– Он скоро вернётся. Пристегнись! – впервые за этот перелёт я вижу её такой строгой.
– Ладно, – с обидой поджимаю губы.
Зачем это ей мой Лео? Да ещё в подсобке? Он там уже с ней был… минут пятнадцать. Что опять?
Глава двадцатая. И такое может случиться
Madonna – Batuka
@WTF_LEO: Какие ты любишь цветы?
@WTF_LEO: Какую музыку слушаешь?
@WTF_LEO: Что ты ненавидишь больше всего на свете?
@WTF_LEO: Что формирует личность человека: гены или воспитание? Может быть, способная переселяться душа?
@WTF_LEO: Ты веришь в Бога? В Апокалипсис? Какая у тебя религия?
Вот же чёрт. Когда он успел накидать мне столько вопросов? Больше часа прошло с последнего. Хм.
@Betelgeuse: Цветы – белые лилии, музыку – только ту, которая умеет перебирать мои душевные клавиши, причём так, чтобы мне было приятно. Я ненавижу наркотики. Личность человека формирует… всё перечисленное. Не уверена насчёт души, которая умеет переселяться. Эта теория как-то не вяжется с моим опытом. В Бога скорее верю, чем нет, в Апокалипсис – не знаю.
Жду – не отвечает. Дописываю:
@Betelgeuse: Что ненавидишь ты?
Ответа нет ни через десять минут, ни через двадцать, ни через час.
Я осилила дневник, разбередила душу, запила горечь обид яблочным соком. А Лео всё нет. Ни в реальности, ни в виртуальности.
И у меня начинается чесотка: где он? Вначале я вылезаю из кресла, чтобы размяться. Потом жду очередь в туалет, проверяю стрелки, поправляю юбку.
Выхожу – Лео всё нет. Мне всё это не нравится. Чем можно заниматься так долго в святая святых стюардесс? Анекдоты он там им травит что ли? Или… или?
Короче, я решаю… да ничего я не решаю. Мои ноги несут меня сами. Протискиваюсь за шторки, которыми самолётные нимфы отгородились от пассажиров – никого. Вижу дверь в кабину пилота – посторонним вход воспрещён, а я не посторонний – я пассажир. Дёргаю – заперто. Изучаю тамбур внимательнее и нахожу ещё двери. Толкаю одну – уютная каморка, в ней две кушетки и маленький столик, внутри никого. Толкаю другую…
И мои глаза едва не выворачиваются наизнанку: Лео стоит на коленях между голых женских ног.
Его рукава закатаны до локтей, рубашка выправлена из штанов, волосы взъерошены, как если бы он без конца пропускал их между пальцев. Куда дели собранного безупречного Лео?
Женщина перед ним полулежит-полусидит на двух сдвинутых вместе кушетках и надрывно воет.
– Успокойся! Ты навредишь ребёнку! Ты же уже рожала, должна это знать! Пожалуйста, расслабься! – уговаривает нависающая над этой сценой Клэр.
– Сколько? – спрашивает Лео.
– Две минуты.
Он кивает и упирается руками в край кушетки, опустив голову.
– Что две минуты? Что тут вообще происходит? – вопрошаю.
Все дружно поворачивают головы в мою сторону.
– Лея! Сейчас же закрой дверь и займи своё место в самолёте! – возмущённо приказывает мне Клэр.
Подбегает ко мне и начинает выталкивать, но не тут было – я своих позиций так легко не сдаю.
– А что он тут делает?! – восклицаю с не меньшим возмущением.
– По-мо-га-ет! Принимает роды, не видишь?
– Серьёзно? Акушер-гинеколог – о таком слыхала. Акушер-программист – нет. Акушер-математик – тоже нет. Акушер-инвестор…
Роженица начинает выть громче, Клэр выкрикивает:
– Лея замолчи!
И добавляет мне на ухо:
– Мы ей сказали, что он врач. Ситуация безвыходная! Моник хлопнулась в обморок, Стюарт слишком молод, остальные все заняты в салоне. Он единственный, кто может помочь!
– Я тоже могу помочь! – спешу её заверить.
– Это чем же? – напирает грудью Клэр, выталкивая к двери.
– По выходным я волотёрствую в хосписе! – почти выкрикиваю. – У меня больше опыта, чем у вас обоих вместе взятых!
После слова «хоспис» из роженицы вырывает даже не крик, а истошный вопль. Такой едкий и токсичный звук, от которого всем присутствующим и даже мне становится не по себе.
– Лея! Прошу тебя: выйди! – уже истерически толкает меня Клэр.
– А чего это она так странно орёт у вас? – спрашиваю.
– Боится, – отзывается, наконец, «врач». – Клэр, ты мне нужна – следи за схватками. Пусть Лея останется.
Бывшая одноклассница слушается его так, словно он командир этого самолёта. Я подхожу ближе.
У роженицы на лбу испарина, к нему прилипли волосы, а золотые подвески её замысловатых серёжек к мокрой довольно пухлой шее. И я не сразу её узнаю, потому что на ней нет платка – это же мама Гаданфара! Она прижимает ладони к согнуты коленям и время от времени протяжно воет.
– Может, вам помочь… я не знаю, воды тёплой добыть? Одеяло? Что бывает нужно в таких случаях?
– У нас всё есть, и даже инструменты – Клэр кивает на раскрытый чемоданчик с зажимами. – Надеть перчатки, там есть.
– Обалдеть! А вы подготовлены! – не могу сдержать удивления.
– Такие ситуации случаются на борту, стюардессы проходят
