видим. Может, смерть и есть вечная форма жизни, кто знает? О подобных вещах я думала постоянно, пока оформляла письмо.

— Как и отец, не так ли? — добавил после долгой паузы Сэйтаро-сан.

Получив любовное письмо из рая, мать Сэйтаро радовалась как дитя. Трудно сказать, сошло ли на старушку небесное озарение, но после этого она перестала проситься домой. А конвертик с письмом стала хранить у себя на груди, как амулет.

Когда Сэйтаро-сан рассказал мне об этом, у меня словно камень с души свалился. Но он помолчал, задержав дыхание, а затем добавил:

— Вся эта радость пришлась на ее последние дни. Умерла она очень спокойной… И все благодаря вашему письму.

Чтобы сообщить мне об этом, он специально пришел в «Цубаки» на седьмой день после ее смерти. Со дня получения письма она прожила совсем недолго. Так, может, эта «весточка из рая» лишь ускорила ее кончину? — испугалась я. Но беспокоилась я, похоже, напрасно.

— Полагаю, мать наконец-то утешилась… — очень мягко добавил Сэйтаро-сан. — До тех пор лицо ее постоянно искажалось от скорби. И лишь получив письмо, она в кои-то веки заулыбалась. Уже за это я… то есть мы с сестрой… бесконечно вам…

Спохватившись, он полез в карман за платком. Я отошла в подсобку налить нам обоим какао. Сколько ни повторяй, что весна уже близко, Камакура перестанет зябнуть еще не скоро.

Когда я вернулась, Сэйтаро-сан ждал меня, выпрямив спину.

— Угощайтесь! — предложила я, ставя дымящуюся кружку перед ним.

— Все письма отца она забрала с собой на небеса, — сказал Сэйтаро-сан.

— Правда? — удивилась я. Судя по количеству тех посланий, гроб его матушки перед кремацией был просто набит письмами изнутри. — Я думаю, это прекрасно.

«Хотела бы и я отправиться в рай, похоронив себя в письмах от любимого человека!» — думала я, потягивая какао напротив Сэйтаро.

После нескольких дней сжигания писем я решила почистить щеткой каменную полочку фумидзуки.

Росточки гиацинтов выглядывали из земли вокруг, точно любопытные тюленята из морского прибоя.

— Здрас-сте? — окликнул меня с улицы какой-то незнакомый паренек. По-японски он говорил неважно. — Меня зовут Аньоло. Я из… Италии? Я — принес вам? — письмо от бабули!

Интонация Аньоло скакала вверх-вниз, точно дикий баран по горам. Парень вскинул руку в салюте:

— Рад познакомиться?

А глаза Аньоло сияли, как звезды на рождественской елке. Вроде паренек неплохой.

— У вас есть время? Может, выпьете чаю? — предложила я, невольно перенимая его странную манеру речи.

— Время есть, много! — ответил он. — И завтра, и послезавтра — тоже нормально?

Из всех этих слов нормально, по-японски, прозвучало только слово «нормально».

За конторку «Цубаки» я вернулась уже с Аньоло.

— Сейчас налью чаю! — объявила я и отошла в подсобку. Не знаю, что у этого Аньоло за письмо, но если с ним говорить медленно, можно хотя бы выяснить, что вообще происходит.

— Простите, но чай только зеленый…

Пока я наливала чай, его ноздри дрожали, как у собаки.

— Хороший запах, да? Так пахнет зима в Италии.

Нос у него при ближайшем изучении оказался длинным, как у Пиноккио. Кожа как у младенца, пухлые нежные щеки.

— Прошу вас? Горячее, осторожно!

Махнув рукой на интонацию, я решила обходиться без мудреных вежливых слов, которых ему не понять, и говорила как можно проще.

Отхлебнув подкопченного чая, Аньоло задумался. С таким видом, будто никак не мог подобрать этому вкусу название. Но затем спохватился, взглянул на меня и, расстегнув свой рюкзак, достал оттуда бумажный пакет. К моему удивлению, его рюкзак был забит такими же пакетами.

— Вот. Это писала ваша бабуля.

«Бабуля»? О чем это он?

С чувством, будто меня морочат лисы, я замерла, и он пояснил:

— Моя мамуля японка. Отец — итальянец. Мамуля в Италии познакомилась с вашей бабулей, и они потом долго… писали письма? «Пен-френды» — как это по-японски?

Слово «пен-френды» он проговорил быстро. Но японские «мамули» с «бабулями», похоже, здорово запутали его.

— Вы хотите сказать, у моей бабушки с вашей мамой была переписка?

— Да-да! Переписка! То есть они были… подругами?

О том, что у Наставницы есть подруга замужем за итальянцем, я не слышала ни разу в жизни.

— Мамуля очень любит вашу бабулю! — добавил Аньоло.

— Да что вы? Ничего об этом не знала. А они вообще встречались когда-нибудь в реальности?

Похоже, этого вопроса он не понял. Я переспросила словами попроще.

— А… — сообразил он. — Нет-нет! Не встречались! Но моя мамуля очень хотела встретиться. Даже хотела приехать на… поминки? Но у нее тоже заболела… мама мужа? И она не могла уехать из Италии. А мамы мужа уже больше нет.

— Вот как? То есть они не встречались, но переписывались?

— Si, si, si! — радостно закивал паренек. — Ваша бабуля все время писала про… Хато-тян? Поэтому я решил вернуть ее письма вам.

— Да не может быть! — невольно вырвалось у меня.

В глазах Аньоло блеснули слезы.

— Я вас не обманываю. Аньоло — людям — не врет!

— Ох, простите! — тут же поправилась я. — Я не в этом смысле… Просто не могу поверить!

— Вот! Почитайте сами — поймете. Ваша бабуля очень добрая. И очень вас любит.

Вот еще, фыркнула я про себя. Но почему-то уже и сама едва не расплакалась.

— А теперь Аньоло… пойдет? Был очень рад вас увидеть!

— Как? Уже уходите? А что у вас дальше?

— Дальше я… учу японский дальше! Иностранный студент, — ответил он невпопад. С таким гордым видом, что, хотя вопрос мой был не об этом, я не стала ничего уточнять.

— Спасибо за все. Grazie!

Он взвалил обратно на спину рюкзак — теперь уже заметно легче прежнего. И, рассыпаясь в неуклюжих поклонах, попятился к двери. На журнальном столике остался пакет — якобы с письмами Наставнице от итальянской подруги.

Читать эти письма я не торопилась. Возможно, боялась встречи с какой-то новой, неведомой мне Наставницей. Но пока решила так и оставить письма в бумажном пакете.

Пакет был из какого-то итальянского супермаркета. Простецкий дизайн, на боку нарисованы какие-то фрукты-овощи.

Желание проверить, что это за письма, пришло ближе к вечеру. День пролетел так незаметно, что о закрытии магазина я вспомнила куда позже обычного.

Чем ближе весна, тем чаще охота прокатиться на велосипеде. Или я такая одна? Заперев двери «Цубаки», я сунула пакет с письмами в багажную корзину над рулевым колесом. Для встречи с Наставницей лицом к лицу нужно особое состояние. В домашних стенах мне его не достичь. Да и Наставница не из тех, кого можно одолеть первым же росчерком кисти.

В такие минуты я обычно отправляюсь в «Саха́н».

Этим крохотным трактирчиком в трех шагах