Сестра О’Брайен энергично покачала головой.

– Они бы не осмелились – никто из них!

– Возможно, вы и правы, – согласился Пуаро и тут же спросил:– Когда сестра Хопкинс хватилась трубочки с морфином?

– В то самое утро. «Уверена, что взяла ее с собой», –сказала она. Ну то есть даже не сомневалась, что положила трубочку в саквояж,но знаете, как это бывает, когда вас что-то смущает, и в конце концов онауговорила себя, что оставила морфин дома.

– И даже после этого вы ничего не заподозрили? – пробормоталПуаро.

– Абсолютно ничего! Мне и в голову не приходило, что здесьчто-то не так! Ведь даже и сейчас ничего не доказано. Одни только подозрения.

– А то, что трубочка исчезла, не насторожило вас с сестройХопкинс?

– Ну почему же… Помню, я подумала недоброе, когда мы сиделис ней в кафе «Голубая синица». Да и она была как на иголках. Я поняла, что онадогадалась, о чем я думаю. «А может, я положила эту трубочку на край каминнойдоски и она скатилась в корзину для мусора?» – спросила она тогда. «Да, насамом деле, видимо, так оно и было», – ответила я ей. И ни она, ни я ни слова отом, что было у нас на уме, и о том, что мы обе перепугались.

– А что вы думаете теперь?

Сестра О’Брайен сказала:

– Если в теле миссис Уэлман обнаружат морфин, тогда отпадутпоследние сомнения в том, кто его взял и зачем… Хотя лично я ни за что неповерю, что мисс Карлайл спровадила старую леди на тот свет, пока не докажут,что морфин действительно есть.

– А в том, что Элинор Карлайл убила Мэри Джерард, вы несомневаетесь?

– По-моему, тут не о чем и говорить! У кого еще был резонизбавиться от Мэри?

– Вот именно! – заметил Пуаро.

Сестра О’Брайен продолжала вспоминать, и речь ее походила натеатральный монолог:

– Кто, как не я сама, присутствовала там в тот вечер, когдастарая леди пыталась говорить и мисс Элинор обещала сделать все как надо исогласно ее воле? Кто, как не я сама, видела ее лицо, когда она смотрела вследМэри, сбегавшей по лестнице? Черная ненависть была написана на ее лице! В туминуту она явно готова была убить ее.

– Ну а зачем Элинор Карлайл понадобилось убивать миссисУэлман? – спросил Пуаро. – Если предположить, что это тоже сделала она.

– Зачем? Конечно, из-за денег! Двести тысяч фунтов, неменьше. Вот сколько она получила – из-за этого и совершила убийство… если онана самом деле его совершила. Молодая леди очень смелая и ловкая, ничего небоится, и ума ей не занимать!

– А как вы думаете, если бы миссис Уэлман сделала завещание,кому бы она оставила все свое состояние?

– Ах, не мне об этом говорить, – сказала сестра О’Брайен,однако ясно было, что ей страшно хочется поделиться своими соображениями. И онане утерпела: – Сдается мне, что все до последнего пенни старая леди оставила быМэри Джерард.

– Но почему? – изумился Пуаро.

Этот простейший вопрос, казалось, поверг сестру О’Брайен вполное замешательство.

– Почему? Вы спрашиваете: почему? Ну так я вам отвечу:потому!

– Кое-кто считает, – тихо произнес Пуаро, – что Мэри Джерардтак ловко вела игру, что втерлась в доверие к старой леди и заставила еепозабыть кровные узы и родственные чувства.

– Что ж, можно сказать и так, – согласилась сестра О’Брайен.

– А была ли Мэри Джерард ловкой и хитрой девушкой?

Сестра О’Брайен говорила медленно, как бы раздумывая:

– Нет, не думаю… Она никогда не хитрила, не изворачивалась.Она была не из таковских. Но бывает, что люди не вольны в своих поступках попричинам, о которых порой никто не догадывается…

– Я вижу, вы женщина рассудительная, сестра О’Брайен, –польстил ей Эркюль Пуаро.

– Я не охотница болтать о том, что меня не касается, –отозвалась она.

Но Пуаро, не сводя с нее пытливого взгляда, продолжал:

– Вы вместе с сестрой Хопкинс обсудили и решили, чтонекоторые обстоятельства не стоит извлекать на свет божий.

– Что вы имеете в виду? – встрепенулась сестра О’Брайен.

– Я говорю не о том, что имеет отношение к преступлению, асовсем о других вещах.

– Зачем ворошить старое? Все давно уж всё позабыли, –кивнула сестра О’Брайен. – Кто из нас не грешен. А старая леди была оченьдостойной женщиной, о ее доме сроду никаких сплетен не ходило, ни-ни… и умерлаона, слава богу, уважаемая и почитаемая всеми.

Эркюль Пуаро кивнул, соглашаясь с собеседницей.

– Да-да, миссис Уэлман весьма уважали в Мейденсфорде.

Разговор принял совершенно неожиданный для Пуаро оборот, ноон ничем не выдал своего изумления.

– К тому же с той поры минуло столько лет, – мечтательнымголосом продолжала сестра О’Брайен. – Все позабыто, а теперь их никого и насвете нет. А я всегда так сочувствую влюбленным. И вот что я вам скажу: нетничего тяжелее, если у человека жена в психиатрической лечебнице и он всю жизньсвязан из-за этого по рукам и ногам, его можно только пожалеть, такой доли иврагу не пожелаешь.

– Да, это тяжкое испытание… – забормотал Пуаро, решительноничего не понимая.

– Сестра Хопкинс рассказала вам, как мы с ней, несговариваясь, написали друг другу про одно и то же? – спросила сестра О’Брайен.

– Нет, этого она мне не рассказывала, – признался сыщик.

– Ведь надо же, чтобы такое совпадение! Но так ведь ибывает! Только о ком-то услышишь, а через день или два непременно сновагде-нибудь заведут разговор о том же человеке. А дальше – больше.Представляете? Я вижу эту фотографию на пианино, а в этот момент экономкадоктора рассказывает сестре Хопкинс подробности этой печальной истории.

– Действительно очень любопытно, – заметил Пуаро и тут жезабросил пробный камешек: – А Мэри Джерард знала… об этом?

– А кто бы ей сказал? – ответила сестра О’Брайен. – Я бы –ни за что. Да и сестра Хопкинс. Ну зачем? Что бы хорошего из этого вышло?

Она вскинула рыжеволосую голову и вопрошающе уставилась наПуаро.

– В самом деле – ничего… – вздохнул Пуаро.

Элинор Карлайл…

Через разделяющий их стол Пуаро смотрел на нее пытливымвзглядом.