участвовал и в спасении его от саблезубого леопарда, он же снимал с него шкуру, и так же, как и восьмая, отдавал Губе лучшие куски мяса. Очевидно, они были братом и сестрой, иначе, зачем ему ухаживать за незнакомым существом, пусть и повелителем огня? Восьмая не спала целые сутки, и поэтому прикорнула подле Губы, оставив на время вместо себя третьего. А Губа всё продолжал метаться в бреду, чередуя поверхностное сознание с провалами памяти, как это с ним случалось и раньше: отчаянно не хватало лишь Гроссмейстера. Бред сменялся слегка мутным осознанием того, что он находится где-то далеко от Байкала – как на расстоянии, так и во времени, среди чужих ему первобытных людей. И вот в один из таких проблесков мутного разума, он с каким-то трепетом и удивлением заметил склонившегося над ним третьего, держащего в руках скорлупу какого-то плода с дымящейся похлёбкой. В то момент, когда третий приподнял ему голову и как раненому в бою дал отпить несколько глотков, Губа, наконец, смог вблизи присмотреться к незнакомому лицу этой образины.

Присмотрелся… и на время потерял дар речи.

Склонившийся над ним неандерталец был никем иным, как… тем самым лётчиком с фотографии на Байкале, с единственной поправкой на уродство примитивного лица. Как того звали? Игорь? Лейтенант ВВС Северной авиации из-под Мурманска, три раза (четвёртого раза Губа не видел) попадавшийся им на протяжении всей экспедиции в одной и той же позе в разных местах её маршрута? Но этого не может быть! Лётчик – и неандерталец? Как такое возможно?

- Бо-о… - что-то гортанно бубнил третий, давая пить фотографу из скорлупы. – Бо-о… О-жё-о! Бо-о…

Они называли его «О-жё-о», очевидно причисляя его к стихии огня, так как он мог им управлять по своему усмотрению, решил в этот момент Губа. Третий склонился ниже, и фотограф в проблесках сознания смог рассмотреть всё его лицо целиком. Несомненно, это был лётчик. Или его двойник. Или клон. Или… Впрочем, печать времени искажала мелкие сходства – например, волосы были темнее, зубы гнилые и выпавшие, волосяной покров лица и бровей длиннее и гуще, сама кожа грубее и пористее, совсем не похожая на кожу человека 20-го столетия. От него несло застоявшимся смрадом, весь он был какой-то грязный и неуклюжий, как и подобает первобытным людям за сорок тысяч лет до нашей эры – однако это, несомненно, был ОН. Лётчик из его времени, из 20-го века. Губа едва не взвыл от страха. Новая волна паники охватило его сознание. Бог свидетель, он понятия не имеет, что происходит с его разумом. В порыве безумного импульса, он оттолкнул третьего от себя, вскочил в бреду, бешено вращая налитыми кровью глазами, схватил винтовку и выстрелил наугад, не видя перед собой ничего. Эхо выстрела громогласно облетело своды пещеры и усилило его в несколько десятков раз так, что с выступов посыпались мелкие камни, а летучие мыши, мирно дремавшие под сводами скал, с противным писком устремились наружу. Все находившиеся в пещере кинулись от испуга кто куда: дети, старухи, даже воины племени визжали, кричали, натыкались друг на друга, падали ниц и ползли к выходу. Губа выстрелил ещё раз, чем привёл в панику обитателей соседних пещер. Пока он в безрассудстве перезаряжал ружьё, крики переросли в настоящую истерику. Кто-то, падая, схватил его за рукав и потащил за собой на землю. Губа вырвался, а на рукаве остался кровавый след, будто его только что измазали красной краской. Всё больше приходя в безумное состояние, он, тем не менее, заметил, что цеплялась за него восьмая, оседая теперь на шкуры, на которых он только что лежал. В пылу безумия он не заметил, что выстрелив наугад, попал в свою спасительницу, которая проснулась при первых его криках и бросилась к нему преданно, желая помочь и как-то успокоить.

Только сейчас Губа увидел восьмую, лежащую у его ног всю в крови и смотрящую на него недоуменным, предсмертным взглядом. В её угасающих глазах читалась боль и всепоглощающая верность.

Безумец опустил дрожащее в руках ружьё и дико, с болью заорал.

Там его и подхватила очередная червоточина портала времени.

Темпоральная пустота воронки всосала его в себя подобно мощному пылесосу, закрутила внутри концентрических кругов, необозримо долгий отрезок эпохи палеолита пронёсся у него в голове с бешеной скоростью, и тело – бренное и хлипкое – разложилось на нейтроны и бозоны Хиггса. Последними в пустоте исчезли его глаза. Взгляд ещё успел выхватить испуганную рожу третьего, который выглядывал из-за скалистого, поросшего мхом камня, затем и он исчез вместе с ним. Два параллельных пространства, антимир и мир реальный, соединились как сгиб бумажного листа, образовав между собой некий пространственно-временной тоннель, и пропустили сквозь себя мчащиеся в вакууме частицы физической и духовной энергии – то, что только что было Николаем Губой и неандертальцем – лётчиком. Поляна у скал опустела, концентрические круги умчались вверх к небесам, и у камней остались лишь первобытные люди, завороженно глядящие в небо.

Так и не поняв, что, собственно произошло, Е-сяц ещё раз взглянул в вышину, повернулся, и направился к мёртвой восьмой. Чуть погодя, туда же двинулись и остальные.

…Эпопея Губы в каменном веке была окончена.

Глава 9-я: = 1979-й год. Пятый лётчик

Пошёл третий месяц их пребывания в Баргузинской зоне отчуждения. Вертолёты над головами больше не появлялись, а если и вели уже довольно вялые поиски, то где-то в других, отдалённых квадратах треугольника. Возможно, они вновь вернутся на облёт данной местности, но кто из спасателей может предполагать, что два оставшихся в живых члена экспедиции находятся именно в этой точке маршрута, если и сами путешественники понятия не имели, где находятся. Разумеется, сюда надо так же добавить и способность магнитного купола не показывать внешнему миру свою внутренность, а значит, и их самих.

После завтрака они уже двигались в южном направлении, держась берега озера по правую руку. Их провожали нерпы и крики вспархивающих тут и там птиц.

Куда они шли?

Они и сами не знали.

…А потом они услышали полный боли душераздирающий крик.

Человеческий крик.

Так могла кричать только раздираемая на части жертва, ещё при оставшихся признаках хоть какой-то жизни.

Не помня себя от накатившего страха, оба друга решительно кинулись в гущу кустов.

Червоточина, подобно мощному насосу, выплюнула из себя куски гиперпространства, всосала местный воздух вместе с листвой, насекомыми и травой, свернулась в атмосфере неким производным восьмёрки Мёбиуса, захватила концентрические круги в количестве