Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь их двое… Ничто больше не держит их в этой трагической точке проклятого треугольника. Нужно будет – он потащит Сашу на спине, только бы поскорее покинуть это зловещее место. А к могиле девушки они ещё вернутся. Люду придётся закопать под деревом, установив на холмике самодельный небольшой крест – другого выхода попросту не было. При первой же возможности, более подготовленные и снаряжённые, в составе экспедиции уже на правительственном уровне, они вернутся с Сашей сюда и перезахоронят тело любимой девушки либо в Нижнеангарске, либо в Звёздном городке близ Байконура, рядом со своим погибшим мужем.
Ещё есть родной город её детства – Ленинград…
…А на другой стороне вулканической скалы, метрах в сорока от пещеры, в кустах, в середине концентрических кругов лежал четвёртый лётчик.
Мёртвый.
В той же самой позе. В той же самой одежде. С тем же самым планшетом.
Но они его не видели…
Глава 8-я: 40 тысяч лет до нашей эры
Николай Губа, он же бывший фотограф экспедиции, он же убийца, он же любитель капканов и с недавнего времени выживший из ума маньяк, разговаривающий внутри себя с неизвестным потусторонним голосом, присел на поваленное вихрем дерево, зажмурился и обхватил голову руками от внезапно нахлынувшего панического страха. Только что он оставил труп девки под деревом у догоравшего костра, как вдруг – бац! Закружилось, завертелось, засверкало всеми цветами спектра – и… вот он здесь.
Где?
Во-первых, разумеется, не было никакого озера.
Во-вторых, температура. Она была настолько низкой по отношению к той, в которой он перед этим находился, что не только дрожь от страха била его, но ещё и от внезапного холода. Здесь был мороз!
Он находился… в ЗИМЕ.
Настоящая зима, со снегом и довольно ощутимым морозом окружала его со всех сторон. Снег был на ветвях, снег был на верхушках деревьев, снег был под ногами, отчего ступни его в армейских ботинках начинали слегка мёрзнуть. Пар вырывался изо рта при каждом выдохе, а пальцы, сжимавшие винтовку, теперь ощутимо покалывали. Ещё несколько минут, и он замёрзнет окончательно. Он не узнавал ни деревьев, ни местности, ни даже неба над головой. Оно было какое-то… не своё. Не земное. Точнее, земное, однако… незнакомое.
«Где я?»
…Голос безнадёжно молчал.
Он двинулся вперёд, наугад, сквозь покрытые инеем кусты, поскольку оставаться на месте было равносильно медленному, но неумолимому охлаждению всех функциональных органов, а значит и скорой смерти.
Как разжёг костёр, он не помнил. Как разделся и повесил сушить одежду – тоже. Повинуясь рефлексу, а может и тому преимуществу, что жил когда-то в Сибири, он частично отогрелся у костра, и уже, по-видимому, за полночь уснул как новорождённое дитя, обхватив колени руками и положив на них голову.
Как в бреду, он просыпался несколько раз и чисто рефлекторно подкидывал ветки в костёр – всё больше и больше, пока жаркий круг от пламени не растопил полностью землю вокруг него. Только тогда он облачился – опять же автоматически – в высушенную одежду, снова присел, задремал, а проснулся уже поутру, всё так же, не узнавая местность вокруг.
В этот момент по лесу прошёл какой-то трубный звук, похожий на заунывный хор далёких невидимых певцов, будто целый оркестр духовых труб огласил своей тушью весь пролесок, что был впереди Губы на расстоянии в добрый десяток километров. Рёв был настолько сильным и глубоким, что кровь в жилах вот-вот должна была превратиться в застывший от холода аммиак. Так трубят только слоны, подумал он. Но каким должен быть слон в его реальной жизни, если он производит шум мчащегося трансконтинентального экспресса, увеличенный в десятки раз и умноженный на сотни децибелов! Это не слон трубил: это трубило целое стадо!
Губа потряс головой:
«Здесь? Зимой?!».
Затем, тут же мелькнуло в голове: «А где, в сущности-то, здесь? Я до сих пор не знаю, где нахожусь…»
Метрах в сорока от него, круша и ломая всё на своём пути гигантскими бивнями, грузно и с какой-то поспешностью прошествовал… мамонт, оставляя за собой полосу полной разрухи. Туша исполина с длинной мохнатой шерстью была настолько велика, что на миг заслонила солнце, вставшее поутру, и отбрасывал этот колосс такую тень, что можно было запросто расположиться в ней целому взводу солдат, если бы им преспичило отдохнуть от его палящих лучей.
У фотографа относительно громко отпала челюсть, причём, с отчётливым хрустом.
Громадина, высотою с пятиэтажный дом, подняла к светилу изогнутый дугой толстенный хобот и тревожно затрубила, оглашая лес признаком опасности и закладывая Губе барабанные перепонки. Тот схватился за уши и попытался продуть вакуум, возникший от потрясающего количества децибелов. Было ощущение, что он в данный момент оказался рядом с авианосцем, отдавшим гудок к отплытию – ни больше, ни меньше.
Губа безвольно сполз на оттаявший от костра лишайник и едва не разрыдался.
********
…А тем временем, несколько ссутулившихся зыбких силуэтов двигались в холодных голых тенях ледника, всё больше приближаясь к костру. Дым они увидели издалека и, оставив позади себя скальные выступы, покрытые снегом, углубились в лес. Они шли на двух ногах и были одеты во что-то тёмное и тяжёлое – в шкуры, возможно. Мамонт ушёл от них далеко, и сегодня догнать его не представлялось возможным.
Сейчас их привлёк дым, и едва уловимый запах чего-то горелого, похожий на сладковатый болотный бульон. Существа были низкорослые, широкие, с массивными округлыми плечами и выпирающимися наружу мускулами. Когда они остановились в проёме деревьев на безопасном от костра расстоянии, Губа глуповато улыбнулся. Они показались ему накачанными игроками в американский футбол, который он однажды видел по советскому телевидению. Один из группы издал гортанный носовой звук и посмотрел мимо костра в его направлении. Ноги их тоже