заросло кактусом, пучками зелёной травы и зелёной, готовой уже зацвести колючкой. Это было поистине роскошное зрелище.

– О, – Миша остановился, удивлённый увиденной красотой, – тут как на севере.

«Как на севере?».

Горохов сразу запомнил эти слова проводника. Но у него уже созрел вопрос, который в данную минуту интересовал его больше, чем воспоминания проводника про северные красоты.

– Миша?

– А?..

– А как ты познакомился с Церен?

Глава 21

– Да… – Шубу-Ухай взглянул на своего попутчика; было видно, сомневался, – долго рассказывать.

– Нам ещё два дня идти, – напомнил ему уполномоченный.

– Ну… – Миша согласился. – Я её с молодости знаю. Мои родители работали на китайцев, на китайском заводе, где делали чугун, – он помолчал, – я уже и не помню всего. Нам платили водой. Мы так радовались с братом, когда родители приходили с работы и приносили воду. Вода была плохой, даже не опреснёнка – перегонка, но всё равно нам нравилась. В неё добавляли кислоту, чтобы не было привкусов. Она была кислой… – и тут он взглянул на Горохова. – Идти надо.

– Пошли, но ты рассказывай, – отзывался тот.

– Ладно, – Миша стал спускаться по зелёному плато, а Горохов шёл в паре шагов за ним. – Потом нам сказали, что всё… завод закрывают, и все, кто там работал, решили идти на север, там в Узруме воды оставалось совсем мало. И все пошли. Взяли всё, что можно унести. Грузовиков на всех не хватало, мало было грузовиков. Ну и пошли вдоль Деби.

– А Деби – это что? Река? – уточнил уполномоченный.

– Ага… Маленькая… Ну… Сначала шли с солдатами. Но солдаты долго идти с нами не могли, люди были с поклажей, с детьми, шли медленно, солдаты стали уходить вперёд. С нами осталось немного солдат. А остальные ушли. Многие люди старались идти быстро, чтобы не отставать от солдат, но другие шли медленно, все растянулись… А солдат, что охраняли людей, было мало, вот тогда и появились дарги.

Миша замолчал, и они несколько десятков метров шли молча. Горохов не просил проводника продолжать рассказ, но тот, чуть подождав, начал сам.

– В общем, после одной ночи мы остались в барханах с моим братом Удеем одни. Больше никого не было. У нас ничего не было, ружьё с одним патроном и кусок сети для ловли саранчи, всё… Бежали-бежали, и встретили среди барханов её.

– Церен?

– Ага. Она тоже была одна. Тоже бежала и пряталась от даргов. Брат мой плакал, а она сказала, что потеряла всех детей, но не плакала. И ему тоже запретила. Сказала, что если он будет плакать, то дарги услышат и придут за нами, – Шубу-Ухай, кажется, усмехнулся. – Он больше никогда не плакал. И мы пошли втроём. Дошли до Уды и пошли по реке. Шли от селения к селению, а нам не были рады, нигде. Вот мы и шли. Год, наверное, шли. Сначала Церен была нам как мать. А потом стала нам с братом женой.

– А сколько вам тогда было? – интересуется Горохов; он всё ещё не очень верит, что шестиноги отстали от них, и поэтому каждые сто метров оборачивается назад.

– Не помню… Наверное, лет четырнадцать уже, мы уже долго шли, а брату, значит, тринадцать. Дошли мы тогда до Бунбая… Но там тоже всё умирало, люди уходили, дарги уже и туда забираться стали, и мы пошли дальше. Там я потерял брата.

– Дарги убили?

– Нет, местные, – Шубу-Ухай снова замолкает. – Там тогда было много людей ещё, большой был посёлок, пара тысяч человек, а места вокруг были… Там было очень голодно, местные ели тех, кто проходил мимо, не хуже даргов. Мы все тогда были слабы от недоедания, саранчи в тех местах было мало. Брат не смог долго бежать. Его догнали.

Это не удивило уполномоченного, в песках это было реальностью, одним из способов выживания. А Миша продолжал:

– Зато там мы с Церен добыли хорошую обувь. И дошли до Бирюсы. А там кочевали казаки, они нас приняли. То был курень Андрюхи Колбасина. Говорят, Колбасников курень до сих пор на Енисее кочует. И там Церен родила мне первую дочь.

– О… – «Вон даже как!». Горохов был удивлён. – Первую?

– Да, у нас было трое детей, – отвечает Шубу-Ухай.

«Трое детей? Было?».

Уполномоченный из деликатности не развивает эту тему. Но ему было интересно знать всё о Люсичке.

– Две девочки и парень, – продолжает охотник.

«Он говорил, что она была им с братом как мать».

Андрей Николаевич идёт за проводником, слушает внимательно; он боится, что Миша прекратит рассказ, и чтобы как-то стимулировать его, аккуратненько интересуется:

– А сколько же тогда было лет Церен?

– Не знаю; когда мы встретились… может, тридцать пять, может, тридцать восемь. Когда мы кочевали с казаками, когда добрались до Енисея… Тогда она родила третьего, ей было… наверное, уже сорок.

– А почему же вы ушли от казаков?

– Когда мы пришли, Бирюса уже пересыхала. И мы с нашем куренём и ещё с двумя куренями шли по реке вверх. Все тогда шли к Енисею. Там было много воды, много еды, много стеклянных рыб для моторов. Мы поставили курень возле места Бор, там были рыбные места и ключи с хорошей водой, постоянно приходилось воевать… Другие казаки, местные, не хотели пускать к воде наши куреня. И тогда у нас ранили пару казаков, мы искали лекаря и нашли… Жил там в пустыне один… Атаман нам с Церен сказал ехать с ранеными к врачу. И он всех вылечил за три недели… У него были ванны под землёй, ванны с жижей… А сам он нам не показывался… Мы его не видели, а потом он попросил Церен помогать ему. И атаман сказал: пусть Церен помогает ему, Андрюха думал, что врач будет нам лечить наших казаков. И Церен остались у доктора… – тут Шубу-Ухай замолчал.

И Горохов додумал и договорил за него:

– А этот доктор… Он оказался пустынным Отшельником?

– Нет, нет… – проводник продолжал свой путь среди зелёных кактусов в человеческий рост. – Это был Дёмин, один из пророков Отшельника. Ну… она осталась с ним, сначала приходила раз в пару недель, я просил её побыть с нами, но она… не слушала меня. Говорила, что нужна Дёмину, – тут в голосе Шубу-Ухая послышалась Горохову то ли горечь, то ли обида. – Она стала всем рассказывать эти все рассказы про обновление… Ну, там это всё… Ты знаешь, да? Слышал, наверное?

– Знаю. Слышал, – сказал охотнику уполномоченный.

– А ещё стала уводить стариков и больных людей к Дёмину. Говорила, что там им