она произнесла по слогам, с явной опаской и благоговением.

Каюсь, я расхохоталась. Я понимала, что это попросту истерика, но никак не могла остановиться.

Надо думать, Петтер услышал странный шум. Распахнул дверь, ворвался в комнату… И замер, во все глаза глядя на меня, покатывающуюся со смеху.

Впрочем, раздумывал он недолго: быстро набрал стакан воды, похлопал меня по щекам и заставил выпить. Пахло от него так знакомо и приятно, что у меня потеплело на душе.

– Ох, спасибо, Петтер! – с чувством поблагодарила я, немного оклемавшись.

– Что случилось? – встревоженно спросил он, посмотрев на едва не плачущую Ринд.

– Ринд решила заткнуть розетки на ночь, – объяснила я. Смех все еще рвался наружу. – Чтобы электричество не вытекло.

Девушка опустила глаза. Щеки ее заливал бурачный румянец.

– Простите, – придушенно попросила она, и я опомнилась. Совсем застыдила девчонку!

– Ничего страшного, – улыбнулась я.

– Давай я расскажу тебе об электричестве, – великодушно предложил Петтер, распахивая дверь перед Ринд. – Нечего его бояться!

Она просияла, кивнула, потом бросила на меня опасливый взгляд.

Я улыбнулась, заставляя себя не выдать… ревности?

Они ушли, а я все сидела, невидяще глядя на пламя камина. По стенам метались тени, за окном завывал ветер… Я грела руки у огня, чувствуя себя бесконечно одинокой.

Ночью я почти не спала. Ни масла, ни книжка, ни даже теплое какао не помогли. Я крутилась из стороны в сторону, чутко прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре тяжелая поступь мужа. И только ближе к рассвету забылась тревожным сном…

За завтраком я чувствовала себя совершенно разбитой и вяло ковырялась в омлете. На Петтера я старалась не смотреть.

Господин Бранд довольно апатично (после выпитого вчера у него сильно болела голова) сообщил, что Ингольв дома появится только завтра, так что сегодня Петтер должен отвезти меня к морю, а после на пикник.

Сомневаюсь, что дела заговора требуют дневать и ночевать в казарме. Надо думать, муженек рванул на пару дней к любовнице. Впрочем, я ничего не имела против. Пусть развлекается, только подальше от меня!

Уже на выходе из дома меня вдруг окликнула Сольвейг:

– Госпожа!

– Что вы хотели? – поинтересовалась я, натягивая перчатки.

– Можно вас на минутку, госпожа Мирра? – Она неуверенно мяла передник. – Я хочу… обсудить с вами меню!

От домоправительницы в кои-то веки тянуло не уксусом, а цитрусами – их запах тонизирует и пробуждает аппетит, к жизни в том числе. На обычно желтоватых скулах Сольвейг сегодня виднелся слабый румянец.

Хм, а ведь знакомство с господином Льетольвом пошло ей на пользу!

Я усмехнулась (повод явно придуман наспех), однако согласилась:

– Разумеется, Сольвейг! Пойдемте на кухню.

Едва скрывшись с глаз Петтера, Сольвейг огляделась (точь-в-точь шпионка в детективе) и сунула мне листок бумаги.

– Что это? – удивилась я, машинально разглаживая бумажку.

– Не смотрите! – потребовала домоправительница нервно. – Передайте это господину Исмиру.

– Хм… – Я послушно сложила листок, но единственную накарябанную на нем фразу успела разглядеть. – Должна предупредить, вряд ли я встречу господина Исмира в ближайшее время.

«Я магу по рассказать про Уннер».

– Ну, передайте, когда увидите! – отмахнулась Сольвейг и едва не в спину вытолкала меня из кухни.

Петтер был на диво немногословен. Он молча подал мне руку, помогая спуститься по обледенелым ступенькам; распахнул дверцу автомобиля; тронул машину с места…

Ингойя осталась позади. Петтер без лишних вопросов рулил в сторону все той же бухты. Видимо, отныне мои променады по берегу будут происходить там.

В памяти всплыли некоторые детали прошлой… кхм, прогулки, и я почувствовала, как щеки мои заливает румянец. Нужно отвлечься, заговорить о чем-то другом! Чтобы не думать и не вспоминать.

– Кажется, инспектор Бернгард подозревает меня, – сказала я наигранно легкомысленно.

Петтер бросил на меня взгляд, усмехнулся и качнул головой.

– Вряд ли, – не согласился он. – Скорее, меня.

– Но вас-то почему? – удивилась я. – Уннер ваша невеста… – Я запнулась и поправилась с усилием: – Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.

Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.

– Не называйте ее моей невестой. В тот раз… Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. – Голос юноши звучал устало, но твердо. – Инспектор решил, что я ее… соблазнил и бросил.

– Не женитесь? – не поняла я, туго соображая от недосыпа. – Почему?

Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.

– Вы с ума сошли… – начала я, но договорить он мне не дал. Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.

– Петтер, – растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.

Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.

– Разве вы не понимаете, Мирра? – Улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. – Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.

Я вздохнула. Мальчишка! Не думаю, что Уннер порадовала его честность.

– Петтер, я… – Слова словно застревали в горле, а исходящий от Петтера аромат – фиалка и миндаль, немножко сливок – кружил голову. Я сглотнула и попробовала снова: – Петтер, послушайте, все было замечательно, но…

– Но вы не хотите продолжать, – закончил он. Запах аниса будто встопорщил острые углы, и к нему добавилась кислинка петитгрейна. Обида. Отстраненность.

– Ингольв – мой муж, – тихо напомнила я. Радости это обстоятельство мне не доставляло. – И ваш командир, Петтер. Возможно, потом…

– Потом? – странным тоном повторил он. Отвернулся, завел мотор.

Аромат пихты – смолисто-хвойный, прохладный – звучал раскатисто и гулко. Смирение. И крапивой жалила боль.

Только спустя долгую минуту до меня дошло. Петтер ведь уверен, что никакого «потом» не будет. Что эта история закончится для него, как и для остальных, рудниками или казнью.

Но теперь я знала твердо: я сделаю все, чтобы он жил. Нельзя позволить ему стать одной из жертв этого дурацкого заговора!

– Петтер, – беспомощно проговорила я и замолчала. Что тут можно сказать?

Не глядя на меня, Петтер дернул плечом.

– Не надо, госпожа Мирра. – Он выделил голосом это холодное «госпожа», словно очерчивая границу между нами. – Мне не нужна ваша жалость.

Сухой аромат чабреца, упрямая резкость эвкалипта… И соленый вкус печали.

А во мне вскипели досада и злость.

– Прекратите! – потребовала я резко. – Зачем вы все усложняете?

– Усложняю? – повторил Петтер горько. – Я бы отдал все на свете, чтобы вы хоть недолго…

Не произнесенное «любили меня» будто