Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его выдохи становятся все быстрее, дыхание все реже, когда кончик одного из ножей приближается к его глазу. Он не может отвести глаза, его дикий взгляд разрывает глазницы.
Виктор все еще плачет, его хныканье с каждой секундой становится все менее жалким.
— П-п-пожалуйста, не делай этого. — Джаред судорожно вдыхает, его глаза стекленеют.
— Хорошо, конечно, приятель. — Я кладу ладонь ему на плечо и сжимаю крепче, надеясь что-нибудь сломать. — Может, сначала расскажешь нам, где они спрятали детей, а? Ты же не можешь быть в порядке с тем, что детей продают? Насилуют?
— Я ничего не знаю. Клянусь! — Он трясет головой, стонет от страха. — Я не знаю.
— Хм. — Я отступаю. — Значит, ты никогда не слышал о том, что где-то прячут детей и женщин, ставших жертвами торговли людьми? Ты хочешь сказать, что тебе нечего мне дать? Парень, который помогает им распоряжаться деньгами, понятия не имеет, что они покупают и продают невинных детей?
— Да! Клянусь! Я ни черта не знаю ни о каких детях.
— Ты ему веришь? — спрашиваю я Энцо, глядя на него слева от меня.
Он поднимает плечи, качая головой.
— Неа. Он, наверное, любит маленьких детей, этот больной ублюдок.
— Мой брат прав? Ты трогаешь маленьких детей? Ты защищаешь себя?
— Нет, нет, нет. — Его лицо бледнеет, подбородок дрожит. — Я не делаю этого. Я никогда никого не трогал, когда…
Его глаза становятся похожими на собственные планеты, когда он понимает, что упустил что-то, чего не должен был.
— Когда что? — Мои шаги гулко разносятся по комнате, когда я снова подхожу к другому парню, мои глаза устремлены на Джареда, когда нож резко приземляется на щеку Виктора и рассекает ее.
— А-а-а! — кричит Виктор, когда красные капли стекают по его лицу.
— Скоро это будешь ты, только намного хуже, — предупреждаю я Джареда, пока его лицо сжимается от ужаса.
— Пожалуйста! Я ничего не знаю! — пытается убедить он меня.
Но теперь уже слишком поздно.
— Ты все еще не хочешь говорить? — Я поднимаю нож в руке и вонзаю его в другое бедро Виктора, но на этот раз я перерезаю артерию ровно и чисто, а затем вытаскиваю лезвие.
— Видишь, он сейчас умрет. Медленно, — говорю я Джареду, который теперь плачет. — Это то, что ты хочешь, чтобы случилось и с тобой?
— Вы не понимаете! — причитает он. — У меня есть семья. У меня две маленькие дочери. Я не могу сказать ни слова. Они их всех убьют или продадут. Пожалуйста, просто убейте меня. — Он смотрит на меня со слезами на глазах. — Просто сделай это.
Я чувствую отчаяние в его голосе. Я не сомневаюсь, что они причинят боль его детям после того, что они сделали с Маттео и другими детьми.
Оглянувшись на Виктора, я даю ему такую же возможность.
— Я все еще могу спасти тебя, — говорю я ему. — Если ты скажешь мне то, что мне нужно знать, я остановлю кровотечение.
Он скрипит зубами, свет из его глаз медленно угасает. Усмешка, вырвавшаяся из его горла, вызывает в моих венах новый прилив ярости.
— Я рад, что они убили твоих родителей. И твоего младшего брата тоже.
Кровь оттекает от моего тела, как будто его слова высосали ее.
— Что ты только что сказал?
Вена на моей шее пульсирует, когда я повторяю его слова снова и снова в своей голове. Потому что он не сказал «отца». Он сказал, что они убили моих родителей.
Нет. Этого не может быть.
Мой взгляд падает на Энцо, и я вижу, что в его голове тоже крутится тот же самый вопрос.
— Ты не знал? — Смех Виктора наполняет воздух, еще более грубый, чем раньше, его голова откидывается назад от удовольствия.
Моя рука сжимается, хватая его за шею, нож по-прежнему зажат в другой ладони, готовый покончить с этим раз и навсегда.
— Что ты знаешь о моей матери, ты, гребаный кусок дерьма?!
Энцо теперь рядом со мной, девятимиллиметровый нацелен на яйца парня.
— Что они сделали с нашей матерью? Говори, и мы закончим с тобой быстро.
Его сдержанный гнев выходит наружу. Я чувствую его, чувствую его запах, соединяющийся с моим.
Мужчина наконец-то смотрит на нас — действительно смотрит, его глаза угрожающе перемещаются, между нами, обоими.
— Я скажу тебе, независимо от того, как ты решишь меня убить. Я хочу увидеть агонию на ваших поганых мордах, прежде чем уйду.
Энцо бьет его пистолетом прямо в рот.
— Говори, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Сейчас же.
Виктор ухмыляется, кровь затекает между зубами, капает из уголка рта.
— Автокатастрофа твоей матери не была несчастным случаем. Фаро всегда хвастался тем, как он организовал ее убийство, когда твой отец не стал платить ему деньги за защиту, которые платили все остальные в районе.
Что? Как, черт возьми, мы этого не знали? И верим ли мы ему?
— Это невозможно, — говорю я. — Она погибла из-за пьяного водителя.
— Да, — хмыкает он. — Так сказали копы твоему старику, но кто, по-твоему, заплатил копам? — В его смехе много издевки, и он пожирает глазами шок, который, должно быть, отражается на наших лицах. — Я уверен, что твой старик догадался или Фаро рассказал ему, прежде чем прикончить его.
Его веки трепещут, когда кровь вытекает из ноги, убивая его с каждой секундой.
— Как только парень, которому они заплатили, сделал то, что должен был сделать, то есть сбил машину твоей мамы, они вкололи ей и парню какую-то дрянь, которая мгновенно убила их обоих.
Вес его признания обрушивается на меня, как камни, вдавливая меня в землю.
— Она была жива? — Мой мир кружится, отчаяние затуманивает мое зрение.
— Да, очень жива. — Он усмехается. — Настолько жива, что видела лицо Фаро, когда он убивал ее. Он хотел быть тем, кто это сделает, даже когда Сэл сказала ему, чтобы один из нас сделал это вместо него. — Он кашляет кровью. — Но это Фаро. Всегда хочет быть единственным, кто принимает решения.
Она была жива. Мы могли спасти ее. Кто-то мог ей помочь.
— Тебе лучше говорить нам правду, — добавляет Энцо. — Если нет, мы узнаем и убьем всех членов твоей гребаной семьи.
— У меня нет семьи, — бормочет он, его голос сдает, а минуты утекают, и его жизнь ускользает вместе с ними. — Я говорю тебе правду. А теперь убей меня, потому что я не скажу тебе, где эти дети. Ты можешь найти их сам.
Выстрел.
Энцо пускает пулю в