– Уж скорее бы на фронт. Сил нет уже терпеть. Ребята там гибнут, а мы – как в санатории, побегали, пожрали, поспали, водочку попили. Э-эх!

Миша и Мельник удивлённо смотрели на меня.

– Что?

– Сам говорил – не готовы мы к фронту.

– К этому нельзя быть готовым. Ладно, этот – кадет, но ты-то, Мельник, воевал же уже.

– Какой там воевал! Выгнали в поле. Ура! Бежишь, падаешь, опять бежишь. Пули свистят вокруг, ребята падают, кричат, взрывы, что происходит – не понимаешь. Куда стрелять – непонятно. Куда-то вперёд стрелял, как все. Я и финна-то живого ни разу не видел.

– Ты же снайпером был.

– Был. Сидел в засаде, как они. А никого так и не увидел.

– Так никого и не убил?

– Говорю же тебе – даже в оптику не видел. Зато – воевал. У нас в роте половина побита-поранена, а похвалиться нечем. Как в атаку пойдём – кровью умоемся, отползаем. А потом, то место, откуда по нам стреляли – перепашут пушками – опять – «ура-в-атаку!» бежим. Так три недели отбегали и отвели нас в тыл. Вот и вся война.

– Неужели и сейчас так воюем?

– А как? По-другому не умеем. И-э-эх! Нам бы тебя, старшина, туда, в Карелию, сколько бы мужиков целыми домой вернулись. У нас же за три недели три ротных убило. Они что – «Ура! За Родину!» первый вскакивает, пистолетиком махнёт и бежит впереди всех. Первый и падает. Мёртвый. Одна пуля – в голову или в сердце.

– А был бы я там – изменилось бы что?

– Уверен! Ты ведь до хрена знаешь и умеешь. Вот научил бы нас, по-другому бы всё было.

– Ты ошибаешься, Лёха. Ни хрена я не умею. Так, видимость создаю.

– Старшина, ты это брось! Меня ещё никто никогда один на один не бил. А ты – играючи.

– С трудом, Лёха, с трудом. Я как увидел, ты «мельницу» раскручиваешь – аж похолодело всё.

Мельник, довольный, заржал. Смотрит на меня преданными глазами, как собака на хозяина. Вот блин! Теперь я за него в ответе, как за всякого, кого приручили.

– Спасибо, Алексей. Буквально к жизни меня вернул.

– Ага, а то я смотрю – приуныл «медведь» наш.

– Как ты сказал? Почему Медведь?

– Ты себя бы со стороны видел бегущим в броне на «пулемёт», согнувшись. Точно как косолапый.

– Сам придумал?

– Нет, ребята. Сначала Чёртом назвали, теперь Медведь да Медведь. И каптёрку свою «берлогой» называешь.

– И точно. В берлоге же медведь спит. Ладно, оставим лирику. Вань, поехали в расположение.

– А в управлении вас, старшина, младшим Наполеоном назвали, – вставил Иван. Ржали вчетвером.

– Ну, что думаешь? – ротный выжидающе уставился на меня.

– Одобрямс! – ответил я.

– Тебе все б ржать! Я же серьёзно.

– Твой выбор. Ребят этих ты лучше знаешь. Не справятся со взводом – заменишь. Ты бы хороших оперов отобрал в отдельное подразделение, а дознавателей ещё в одно.

– Разведка и контрразведка?

– Растёшь на глазах!

– Думал я уже об этом. Но мы не полк и даже не батальон. Нам не положены такие структуры.

– Кто говорит об официозе? Негласно. Стрелки и стрелки. А в свободное время, по приказу ротного – разведка и дознание. Чую я, когда на фронт попадём, наш батальон будет посильнее некоторых сильно битых дивизий. И задачи нам будут ставить соответствующие.

– Например?

– Остановить танковую дивизию. Как тебе?

– Справимся?

– Умеючи-то? Нет, уничтожить, конечно, не уничтожим, но задержать, потрепать, танки пожечь – это можно, ежели с умом-то.

– Уговорил. Сделаю из них два отдельных отделения.

– Ещё отделение «леших». Как тебе костюм?

– Отлично. Ни одного не нашёл. Пока один не говорит, вот так, с болью: «Товарищ капитан (при переводе Степанова из НКВД в ОИПТБ ему было присвоено общевойсковое звание, равное имеющемуся), сойдите с руки».

Мы рассмеялись. Это мы проводили испытание маск-костюмов, которые сразу окрестили «Леший», тем более что командира отделения снайперов, чемпиона областного турнира по стрельбе среди подразделений НКВД, звали Алексей Олегович Алёшин, а с детства Лёха Леший. Десяток снайперов спрятались в лесополосе, а ротный их через полчаса искал.

– Так ты ему на руку встал и даже не разглядел?

– Он палой листвой засыпался у бугорка. Я на бугорок встал, осматриваюсь, топчусь, вот и наступил на него.

– Понятно. Дальше. Пулемётный взвод это понятно. Жаль, ручных пулемётов мало. По-хорошему по одному на отделение надо.

– Уж что есть. Зато противотанковый взвод. Почему ты отобрал винтовки у стрелков ПТР?

– Пистолетов достаточно. Посчитал, сколько весит винтовка со штыком и боекомплектом? У заряжающего – ППШ, у третьего номера СВТ и гранаты, достаточно для самообороны. Тем более что без прикрытия боевых троек ПТР я не оставлю. Они – наша основная ударная сила. Вот обкатаем всех танками, вылечим от танкобоязни – вообще силища станет!

– Ты сам под трактор лазил?

– А куда деваться? Личный пример. Да и на своей шкуре хотел попробовать, как это – под танком.

– И как?

– Попробуй.

– Обязательно. Ну, давай колись!

– Да – чуть я штаны не обмочил.

Я ожидал, что Санёк рассмеётся, но он только внимательно посмотрел на меня.

– Ощущения под бульдозером схожи с танком?

– Под танком не был, не достал, но и так впечатляюще. Во, говорю, а у самого мурашами кожа покрылась.

Дело было так. Надо было всех «обкатать» танками, но танков найти не удалось. Всё, что я смог достать – это огромный бульдозер из карьера. Но из этого карьера его извлечь было невозможно – ресурс мотора и гусениц невелик, а тягача такой грузоподъёмности я не достал. Если гора не идёт к Магомету… Марш-бросок, хорошо хоть налегке (кроме меня), на 27 км – и мы копаем в земле окоп полного профиля. Тракторист посмеивался:

– Ребят, я же обрушу своим весом вашу ямку.

– Ты давай не зубоскаль. Ехай строго перпендикулярно, да, вот так. Если в окоп свалишься – голову прострелю.

– Слышь, командир, да пошёл ты! Тогда я вообще не поеду.

– Тогда вали отсюда. Я твоему начальству доложу и соляру вы хер получите. А я сам за рычаги сяду.

– Да ты не сможешь!

– Один ты что ль умелый такой? Танком смог управлять – и твоим ржавым утюгом смогу, – давно уже не краснею, когда вру.

– Никому я свой трактор не доверю. Ладно, копайтесь. Стены окопа обрушатся – я предупреждал.

Окоп был готов, я выстроил первый взвод – сегодня их очередь, и обратился с речью: