Я беру вилку, отрезаю кусочек и подношу его ко рту. Вкус насыщенный, молоко смягчает хрустящие края. Я не отрываюсь от нее, пока жую медленно, намеренно.

Наконец ее взгляд поднимается, чтобы встретиться с моим, и я вижу напряжение в ее взгляде, воспоминание о том, что когда-то значило это блюдо, повисшее между нами.

— Это хорошо, — просто говорю я, слегка ухмыляясь.

Она ничего не говорит, снова обращая внимание на детей, но я замечаю слабый румянец на ее щеках.

Пока мы едим, Алиса безостановочно болтает о своих планах на день, оживленно размахивая вилкой. Лео тише, тихонько напевает и ест размеренно, его маленькие руки решительно сжимают столовые приборы. Кьяра сидит напротив меня, ее внимание переключается между детьми, легкая улыбка время от времени дергает ее губы. Я откидываюсь на спинку стула, мой взгляд задерживается на Кьяре. Она хорошая мать. Это неоспоримо.

Катя, сидящая во главе стола, грациозно отпивает чай, хотя выражение ее лица отстраненное. Наконец, она ставит чашку, и тихий звон привлекает всеобщее внимание.

— Мне скоро нужно будет уйти, — говорит она, ее тон резкий, но не злой. — Есть кое-какие дела, которыми мне нужно заняться.

Кьяра смотрит на нее, и на ее лице мелькает любопытство. — Какого рода дела?

Катя слабо улыбается, но не вдается в подробности. — Те, которые заставляют вращаться наш мир. — Ее взгляд переключается на детей, смягчаясь. — Будьте хорошими для своей матери и отца сегодня, мои дорогие.

Алиса сияет. — Хорошо, бабушка!

Лео торжественно кивает, все еще пережевывая кусок французского тоста.

Катя встает, разглаживает блузку и целует каждого ребенка в голову. — Наслаждайся днем, — говорит она, прежде чем повернуться ко мне. — Серж, я верю, ты со всем справишься.

Я киваю, выражение моего лица нейтральное. — Конечно.

С этими словами она выходит из комнаты, стуча каблуками по мрамору.

На мгновение за столом воцаряется тишина, нарушаемая лишь тихим звоном столовых приборов. Алиса первой разбивает его, пускаясь в очередной рассказ о своей любимой книге, и я слушаю, забавляясь, как она с драматическим колоритом описывает каждого персонажа.

Кьяра молчит, время от времени бросая взгляд на детей, выражение ее лица задумчиво.

— Ты тихая, — говорю я, слегка откидываясь назад и останавливая на ней взгляд.

Она удивленно поднимает глаза, словно захваченная мыслью. — Просто устала, — быстро отвечает она, ее тон ровный. — Это была долгая ночь.

Мои губы кривятся в слабой ухмылке. — Я уверен, что так и было.

Ее щеки краснеют, и она отворачивается, сосредоточившись на разрезании следующего кусочка Лео на более мелкие кусочки.

Вскоре дети заканчивают есть, Алиса подпрыгивает на своем месте, допивая остатки сока. — Мамочка, теперь мы можем пойти поиграть?

Кьяра улыбается ей, хотя в ее глазах все еще есть намек на усталость. — Да, но сначала тебе нужно одеться.

Алиса спрыгивает со стула, хватая Лео за руку. — Давай, Лео!

Кьяра начинает подниматься, но я поднимаю руку, останавливая ее. — Нет нужды, — говорю я. — О них позаботятся.

Она замолкает, слегка нахмурившись. — Что ты имеешь в виду?

— Я нанял няню, — отвечаю я спокойным тоном. — Она будет заниматься такими вещами с этого момента.

Она хмурится еще сильнее, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. — Няня, для чего? Я вполне способна сама заботиться о своих детях.

— Твои дети, — повторяю я, мой голос ровный, когда я встречаю ее взгляд. — Дело не в возможностях. Дело в удобстве.

— Им не нужны удобства, — резко говорит она. — Им нужна я.

— Им нужна стабильность, — возражаю я твердым тоном. — Когда происходит все остальное, ты не можешь сделать все это в одиночку.

Ее челюсть сжимается, глаза сверкают вызовом. — Я годами делала это одна, Серж. Не веди себя так, будто ты знаешь, что им нужно, лучше меня.

— Они сейчас в моем доме, — холодно отвечаю я. — Пока они здесь, у них будет все необходимое, включая помощь.

Кьяра смотрит на меня, ее руки сжимают край стола. — Помощь или контроль? Потому что это похоже на последнее.

Я слегка наклоняюсь вперед, мой голос падает. — Ты можешь называть это как хочешь, но няня останется.

Напряжение между нами сильное, и на мгновение я ожидаю, что она будет сильнее отпираться, продолжать спорить. Но затем она резко выдыхает, качая головой. — Ладно, — говорит она отрывистым тоном. — Не жди, что я буду сидеть сложа руки и позволять кому-то другому воспитывать моих детей.

— Я и мечтать об этом не могу, — отвечаю я, снова ухмыляясь.

Она закатывает глаза и встает из-за стола, бормоча что-то себе под нос и направляясь проверить детей.

Алиса и Лео, не замечая напряжения, устремляются к лестнице, их смех эхом разносится по залу. Я смотрю им вслед, и в груди у меня скручивается слабый укол чего-то незнакомого.

Алиса так полна жизни, так жаждет исследовать и пробовать все. Я хочу подарить ей мир, защитить эту искру невинности так долго, как смогу.

А Лео… он тише, сдержаннее, но в нем есть сила, решимость, которая напоминает мне меня самого в его возрасте. Он будет моей гордостью, тем, кто продолжит имя и наследие Шаров.

Кьяра возвращается, ее шаги замедляются, выражение ее лица становится настороженным, когда она снова садится.

— Знаешь, они тебя любят, — внезапно говорю я, удивляя даже себя самого этим признанием.

Она смотрит на меня, ее глаза слегка прищурены, как будто она пытается разгадать мои намерения. — Они дети, — тихо говорит она. — Они любят легко.

— Нет, — отвечаю я твердым голосом. — Они не просто любят. Они доверяют. Не стоит недооценивать, насколько это редко.

Она не отвечает, опуская взгляд на свои руки, свободно лежащие на коленях.

Прежде чем тишина затянется слишком долго, персонал начинает убирать со стола, принося свежий кофе и чай. Я бросаю взгляд на пустые тарелки, остатки французских тостов, висящие в воздухе, и мой взгляд снова переключается на нее.

— Ты хорошая мать, — наконец говорю я, уже тише.

Ее голова слегка приподнимается, и на мгновение я вижу слабую проблеск уязвимости в ее глазах. Но затем она выпрямляется, ее выражение снова становится жестким.

— Ты только сейчас это понял? — спрашивает она с нотками сарказма в голосе.

Я тихонько усмехаюсь, качая головой. — Нет. Я всегда знал.

Ее губы раскрываются, и на мгновение мне кажется, что она могла сказать что-то — что угодно — чтобы преодолеть пропасть между нами. Вместо этого она снова закрывается, и легкое колебание сменяется настороженным выражением, которое я так хорошо знаю. Это ее броня, стена, которую она возводит каждый раз, когда я подхожу слишком близко.

Между нами повисает тишина, тяжелая, но не