манера, когда каждый исследователь выкладывает свои карты на стол и признается: «Я поступаю так-то и так-то и вот как я вижу мир». А дальше можно сравнивать заметки.

278 Я всегда сравнивал свои заметки с теориями Фрейда и Адлера. Целых три книги по этому поводу написаны моими учениками, которые пытались кратко изложить наши различные точки зрения[133].Но другая сторона хранила молчание. Во всем виноват наш швейцарский темперамент. Мы либералы и пытаемся рассматривать явления совместно. По-моему, точнее всего будет сказать, что на свете живут тысячи людей с психологией Фрейда и тысячи – с психологией Адлера. Одни ищут удовлетворения желаний, другие добиваются власти, а вот третьи хотят видеть мир таким, каков он есть, и оставить все в покое. Мы не хотим ничего менять. Мир хорош и без нашего участия.

279 Вообще имеется множество различных психологий. Один американский университет ежегодно выпускает сборники по психологии – за 1934 год, за 1935-й и так далее. В психологии как науке царит полный хаос, так что не надо относиться столь серьезно к психологическим теориям. Психология – не религиозное кредо, а точка зрения; воспринимая ее по-человечески, мы сможем понять друг друга. Да, у некоторых людей имеются проблемы сексуального толка, а у кого-то – проблемы иного рода. В частности, у меня. Теперь вы имеете представление о том, как я смотрю на мир. Моя главная задача – бороться с чудовищем исторического прошлого, великим многовековым змеем, с этим бременем человеческого разума, с проблемой христианства. Было бы намного проще, не располагай я знаниями, но я, увы, знаю слишком много благодаря своим предкам и собственному образованию. Других мои заботы не интересуют, им нет дела до исторической ноши, которой нас обременило христианство. Правда, все-таки встречаются люди, обеспокоенные масштабной битвой между настоящим и прошлым – или будущим. Вот подлинная человеческая проблема. Некоторые творят историю, а кто-то строит уютный домик в пригороде. По поводу Муссолини мало установить, что у него комплекс власти. Он занимается политикой, она – его жизнь и смерть. Мир огромен, и нет одной теории, которая могла бы все объяснить.

280 Для Фрейда бессознательное – это главным образом вместилище вытесненных содержаний. Он смотрит на него из угла детской комнаты. Для меня же это огромная историческая кладовая. Да, у меня тоже есть детская, но она ничтожна в сравнении с обширным пространством истории, которое с детства занимало меня куда сильнее. Таких, как я, довольно много, и я настроен оптимистично в этом отношении. Когда-то я думал, что таких, как я, больше нет; наверное, говорил я себе, думать так – это мания величия. Однако постепенно мне стали встречаться люди, разделявшие мою точку зрения, и я начал радоваться тому, что представляю некое, быть может, меньшинство, основные психологические факты жизни которого более или менее удачно сумел обозначить; если проанализировать этих людей, вы поймете, что они отвергают мнения Фрейда и Адлера, но согласны с моим. Меня упрекали в наивности. Что ж, когда не уверен в пациенте, я даю тому книги Фрейда и Адлера и говорю: «Выбирайте», рассчитывая, что мы нащупаем верный путь. Порой, конечно, вместо этого мы движемся по ложному следу. Как правило, с моей точкой зрения соглашаются люди, достигшие определенной зрелости, мыслящие философски, достаточно успешные в жизни и не слишком невротические. Но не надо делать из моих слов тот вывод, что я всегда выкладываю карты на стол и, что называется, изливаю пациенту душу. Нет, мне не хватило бы времени на лечение, вздумай я вдаваться в столь подробное истолкование. Но в отдельных случаях требуются обширные познания, и такие пациенты благодарят за возможность раздвинуть границы своего бытия.

281 При всем желании я не могу найти общий язык с Фрейдом, который выделяет часть бессознательного и называет ее «Оно». К чему это смешное название? Бессознательное – то, что нам неведомо. Откуда берется какое-то «Оно»? Конечно, разница темпераментов порождает разные мнения. Я никогда не мог заставить себя пристально интересоваться сексуальными расстройствами. Они и вправду существуют, хватает людей с невротической сексуальной жизнью, с ними можно и нужно говорить о сексуальности, пока им не надоест, и они не избавят вас от этой скуки. Естественно, мой темперамент побуждает как можно скорее отделаться от такого материала. Это невротические явления, и ни один разумный, нормальный человек не обсуждает их на протяжении длительного времени. Пожалуй, даже противоестественно на них задерживаться. Дикари, кстати, очень неохотно говорят о сексе. Они намекают на половой акт словечком, которое можно перевести как «ш-ш». Сексуальное для них – табу, как и для нас, если мы ведем себя естественно. Но табуированное, будь то явление или место, легко становится вместилищем всевозможных проекций. Поэтому очень часто настоящая проблема заключается вовсе не в этом. Многие люди устраивают суету вокруг сексуальности, хотя их подлинные проблемы – совсем другой природы.

282 Однажды ко мне пришел молодой человек с неврозом навязчивости. Он принес рукопись на ста сорока страницах с полным фрейдистским анализом своего случая. Технически этот анализ вполне годился для публикации в «Ежегоднике». Молодой человек попросил меня прочесть сей труд и объяснить, почему он не смог излечиться, хотя проделал полный психоанализ. Я ответил: «В самом деле, это непонятно. Судя по всему, вы должны были исцелиться, но говорите, что не излечились, и приходится вам верить. Он все твердил: «Почему я не излечился, даже целиком осознав свой невроз?» Я сказал ему: «Мне не пристало критиковать ваш подход и его теоретические основания. Но у меня есть один, может быть, совсем глупый вопрос – вы не упомянули, откуда вы родом и кто ваши родители. Вы говорите, что провели прошлую зиму на Ривьере, а лето в Санкт-Морице. Значит, вам повезло с родителями?» – «Нет, нисколько». – «У вас отличный бизнес, и вы неплохо зарабатываете?» – «Нет, я не зарабатываю». – «Значит, вам перепало состояние от дяди?» – «Нет». – «Тогда на что вы живете?» Он ответил: «Мне помогает знакомая… подруга, которая дает мне деньги». Наверное, замечательная подруга, сказал я, и он согласился. Выяснилось, что она намного старше, ей тридцать шесть, учительница начальной школы с небольшим окладом; эта старая дева и синий чулок влюбилась в молодого мужчину двадцати восьми лет от роду. Сама она питалась хлебом и молоком, чтобы он мог проводить зиму на Ривьере, а лето в Санкт-Морице. Я воскликнул: «Вот! А вы спрашиваете, почему болеете!» Он возмутился: «Вы привержены моралистической точке зрения; это ненаучно». Я не отступал: «Деньги в