Ротмистр закурил папиросу и подвинул коробку к Четвертакову. Иннокентий не знал, брать или не брать.

– Давай, давай, вахмистр, закури, тебя же обидели!

Кешка закурил, его пальцы подрагивали, и подумал: «А нельзя было раньше спросить, а потом бить?»

– Кто дал?

– Земляк…

– Откуда?

– Из Иркутска…

– Ты из Иркутска? – Ротмистр стал копаться в бумагах на столе. – То-то я смотрю, фамилия твоя знакомая. Может, ты из Листвянки?

– Так точно, из Листвянки…

– Это твою жену изнасиловали? Как зовут земляка?

Кешкино сердце опустилось, и в глазах на секунду потемнело, а душа как будто наполнилась сырой землёй.

– Не знаю, не спрашивал… Петрович вроде…

– А он откуда знает, что ты из Иркутска?

– Не знаю, видать, кто сказал, когда я был без сознания…

– Когда это было?

– Што?

– Когда он тебе дал?..

– Вчера, когда я уходил из госпиталя…

– Ты её что, правда не читал?

Кешка помотал головой и упёрся в пол.

– Ясно! Всё с вами ясно, гураны забайкальские. На сей раз отпускаю, и держи язык за зубами и больше не делай глупостей. Понял? И не попадайся.

Кешка кивнул.

– Всё! Иди!

Иннокентий встал, между ног было сыро, он вышел, у двери стояли и курили два железнодорожных жандармских вахмистра, те, которые его перехватили по дороге и привезли сюда. Видать, они и били, поскольку имели виноватый вид.

– Ты, служивый, на нас сердца не держи, мы люди подневольные, – сказал один.

– Мы старалися, штоб не больно… – сказал другой. – А бельишко можешь сменить вон там. – Он махнул рукой по коридору. – Тама комнатёха имеется и лохань с водой, ещё тёплая, простирнёшь, а… – он, видимо, хотел сказать «дома», но замялся, – а тама… как-нибудь высохнет, вонять не будет… и вещички твои тама.

Кешка пошёл, куда было показано. В небольшой комнатке с небольшим мутным окошком под самым потолком он нашёл на лавке свой сидор, все свои пожитки, лежащие рядом, как выпотрошенные кишки из дикой свиньи, и отдельно узелок, в котором он хранил награды, завязанный не им.

Через полчаса, в сухом и с сырыми шмотками в сидоре, он шёл по дороге.

* * *

К ночи Ивановы со своими двумя ротами штатного состава первыми добрались до участка 22-го драгунского Воскресенского полка на юго-западной окраине Тырульского болота. Впереди них были только квартирьеры. Они приняли участок у адъютанта полка и инженерного поручика, поручик передал схему расположения, дал пояснения, и они ускакали.

– Сергей Никанорович, а вы не обратили внимания на поручика?

– Инженера?

– Да!

– Обратил, как-то он глаза прятал! Или здесь темно и показалось?

– Да нет, я тоже обратил, хотя и правда темно.

Ивановы стали осматриваться. Квартирьеры привели их в блиндаж штаба ушедших с позиций драгун. Им всё нравилось, хотя и было непривычным, как людям, впервые попавшим в такие особенные условия. При свете стеариновых свечей они ходили по блиндажу, блиндаж выглядел бесконечным, в тёмных углах маскировались зашитые почерневшими досками стены. Вдоль стен стояли нары, казалось, так далеко, что боковины нар лишь угадывались, а под ними было совсем черно́.

– Свету бы добавить, Владимир Никифорович… – сказал весёлый Иванов и стал капать стеарин на доски стоявшего посередине огромного стола и устанавливать в расплавленной лужице свечку.

Подпоручик Владимир Никифорович Иванов снял папаху и расстегнул верхние пуговицы шинели.

– А ничего у них тут, тепло… верно, совсем недавно ушли…

– Только чашки с горячим кофеем не хватает, как на «Летучем голландце»…

– И дымящейся сигары…

– А вот интересно, Владимир Никифорович… – весёлый Иванов стал развязывать башлык, – далеко ли тут противник, давайте посмотрим на схеме…

– Давайте, – ответил Владимир Никифорович, но не успел ничего сделать, как в блиндаж скатился квартирьер:

– Господа, ничего не пойму, идите за мной!

Когда они поднялись из блиндажа, а наверху их ждал другой квартирьер, то ахнули и задрали головы: с той стороны, где должны были быть позиции противника, всё сияло разноцветными огнями, так ярко, что на фоне ночного неба резало глаза.

– Прямо салют… – выдохнул поджидавший их квартирьер.

– Да, иллюминация, чистой воды, вы только поглядите!

– Нам, что ли, салютируют?

– Шутить изволите, Сергей Никанорович! – Иванов снова стал хмурым. – Откуда им знать? Последние драгуны ушли незадолго перед нами, а мы пришли в час ночи, а темнеет…

– В пять вечера… – подхватил Сергей Никанорович. – Так это мы драгун сменили, их встретили на дороге?

– Скорее всего. – Поднятое лицо хмурого Владимира Никифоровича осветилось следующей вспышкой. – И что из этого следует?..

– А черт его знает! – выдохнул Сергей Никанорович.

– Может, у германского командира полка сегодня день ангела?

– А может, у его жены…

* * *

Когда стемнело и до расположения, по прикидкам Четвертакова, оставалось несколько вёрст, он увидел свет. Свет стал вспыхивать над лесом в той стороне, куда он шёл. Картина показалась ему странной, потому что если это был обстрел и пожар, то не было слышно канонады. Он достал часы, было час с минутами. Кешка пожал плечами и вдруг услышал топот копыт от расположения полка. Памятуя о встрече с жандармами, он нырнул в придорожные кусты. Через несколько минут мимо него в сторону Шлока проскакали два всадника, но в темноте он не разобрал кто. Он ещё переждал и вышел на дорогу.

«Кто это? Германцы или наши? Ежели германский разъезд, то худо дело, а ежели наши, то чего им скакать посреди ночи?» – подумал он и пошёл быстрее.

Вспышки света становились ярче по мере того, как он шёл, но опять-таки свет вспыхивал в тишине, и только уже в версте он стал различать хлопки и вспомнил, что так хлопают германские осветительные ракеты. Он сошёл на тропу, свернул в лес и признал её, это была тропа, протоптанная через молодые сосняки и поляны в расположение полка. Иннокентий облегченно вздохнул, не заблудился. Свет неожиданно перестал вспыхивать, вся округа погрузилась во тьму, но это было уже не важно, потому что дальше он мог идти и с завязанными глазами.

«От теперя я дома!»

Из подлеска тропа вывела на поляну между низкими соснами, дальше была третья линия, тыловая, а дальше по ходам сообщений он выйдет к штабному блиндажу и доложится о прибытии.

– Стой, хто идёт? – услышал он голос, показавшийся ему испуганным.