Иннокентий не стал отвечать и пошёл на голос.

– Стой, хто идёт? Стрелять буду… – снова услышал он, и голос показался ему испуганным ещё больше.

По звуку до окликнувшего оставалось шагов двадцать, и Иннокентий решил, что надо ответить, должны узнать, свои же.

– Это я, Иннокентий Четвертаков, Тайга, а ты хто?

– А мне не велено! Кака ещё «тайга»?

– Чё те не велено? – удивился Иннокентий. – Не узнал, што ли, это я, Четвертаков!

– Какой такой Четвертаков?..

Иннокентий приближался к тому месту, откуда кричали. Он уже видел часового и подчаска, они по пояс чернели из земли, будто стояли в яме или неглубоком окопчике.

– Погодьте, ща разберёмся!.. – сказал он и пошёл к ним. Но не дошёл и упал, потому что услышал, как клацнул затвор. Ещё услышал, как кто-то из двух часовых стал убегать в сторону расположения. – Вы чё там?

– Лежи, ежли жить хочешь! – крикнул оставшийся.

– Лежу, дурья твоя башка, – со злобой ответил Иннокентий, он почувствовал, как шинель на груди и животе пропитывается водой. – Дай хоть отползу, в луже я! – крикнул он.

– Высушишь, будет время, не девица сахарна!..

– Ты из какого эскадрона?

– Какого ещё эскадрона? – переспросил часовой.

– Как какого? Первого, второго, шестого, какого?

– Не велено! – ответил часовой. – Нам говорить не велено! Жди себе! Ща караульный придёт, разберётся.

Пока ждали караульного, Кешка промок весь.

«Кабы снова в госпиталь не угодить!» – думал он и волновался, потому что уже зуб на зуб не попадал, а он лежал. «Што за напа́сть такая? Пополнение, што ли, потому и не узнают?.. – И вдруг его как ударило. – Какое к бесу пополнение? Это ж смена!» Ну, конечно, это же Ивановы вели по дороге свои две роты, большая часть необстрелянные, и только немногие после ранений. Дорога шла на запад; его 22-й драгунский стоял на самом правом фланге XLIII армейского корпуса, и севернее стояли только партизаны этого, как его, Пунина, Панина, Пу… Он даже видел их командира, Пунина, конечно, с ним был знаком Кудринский, хвастался винтовкой с оптической трубкой… а дальше на север и на запад были только германцы…

– Ты из тридцать четвёртой или семьдесят девятой? – спросил он и понял, что зря, потому что в Шлоке маршевые 34-я и 79-я были переформированы в обычные штатные стрелковые роты, и они должны были получить полковые номера, но часовой ответил:

– Из тридцать четвёртой маршевой, а ты откудова знаешь?

А Иннокентий лежал и думал: «Значит, смена, значит, это хто-то из наших бёг по дороге тока што… как же я их не окликнул? И када ж я с полком-то разминулся, када, што ли, у жандармов гостевал? От же ж гадство какое!»

Он услышал хруст, поднял голову и увидел несколько фигур – хрустели ветки, и фигуры подходили. Навстречу из окопчика в полный рост выскочил часовой и сказал:

– Шпиёна пама́ли, он про нашу маршевую всё знаить и мене даже вопросами пытал.

Иннокентий стал вставать, но на него навалились, он чуть не захлебнулся в луже, в которой оказался, связали руки и потащили.

В штабном блиндаже, куда его привели, было светло и тепло, и на душе аж взыграло. За знакомым огромным столом офицерского собрания сидели оба Иванова и ещё несколько пехотных обер-офицеров.

Перед крутой лестницей в блиндаж Иннокентию развязали руки, могли и не развязывать, потому что его ноги помнили каждую ступеньку.

– Дозвольте хоть шинелю снять, мокрая вся… – обратился он к Ивановым.

Хмурый Иванов встал со свечкой в руке и подошёл.

– Ба! Сергей Никанорович, так это же наш провожатый, Третьяков, вахмистр…

– Четвертаков… – поправил его Иннокентий.

– Да, правда, Четвертаков. – Весёлый Иванов тоже встал со свечой и обратился к сидевшим другим офицерам: – Это, господа, наш вожатый!

– Снимайте шинель, – сказал хмурый Иванов. – Только куда вы её денете?

– Тута за стенкой сушилка есть, тута господа офицеры завсегда свои шинеля сушили, – ответил Иннокентий и стал расстёгивать тугие крючки. – Тока надо печку затопить, дрова тоже недалёко, могу показать…

– А откуда вы знаете?..

– Я тута вахмистром первого эскадрона…

– Это того самого двадцать второго драгунского?..

– Так точно, как есть…

– Так он нам всё и покажет, господа, он же тут всё знает!

До утра Иннокентий провёл в сушилке, засыпал на нарах, просыпался, подкидывал в печку дрова и разделся до исподнего и всё думал про подлую судьбу: то про газетку и ротмистра, то про газетку и подпоручиков Ивановых. Под утро заснул крепко и проснулся оттого, что его трясли за плечо.

– Вставайте, господин вахмистр, просют!

Иннокентий встал, как ни странно, с совершенно ясной и свежей головой, как будто бы всю ночь спал в своей постели, обняв жену; оделся и вошёл в блиндаж. За столом уже сидело много офицеров, и главным сидел полковник – за ночь ещё подошли, понял Иннокентий.

– Покажите нам, вахмистр, где тут у вас что расположено, сначала на схеме.

В знакомом до мелочей блиндаже было светло от множества свечей, но всё выглядело чужим, потому что были чужие лица. Иннокентий подошёл, все склонились, он показал, что знал, ему очень захотелось дойти до эскадрона, до своего места, но полковник обвёл взглядом офицеров и произнёс:

– Придётся, господа, расширять позицию, нас втрое больше, чем драгун. Кто уже осматривал местность, можете высказать свои предложения?

Офицеры молчали.

– Ну что же, Четвертаков, тогда пройдёмте с нами, и попрошу всех командиров батальонов и командиров рот!

Человек двадцать и Иннокентий поднялись из блиндажа, и по ходам сообщений он повёл их сначала в передовые параллели, там недалеко от его места командиру полка поставили трубу Цейса, и они осматривали местность в направлении противника. Иннокентий сначала смотрел сам, но почти ничего не узнавал, германец хорошо замаскировался. Потом повёл в тыл. Полковник подозвал к себе какого-то капитана и стал что-то говорить ему о подготовке разведок, и с каким-то поручиком он обсудил прокладку связи и пункт для телефонистов.

– Ваше высокоблагородие, в блиндаже комнатуха имеется, тама полковник Вяземский и держал связь, я покажу.

– Мы уже нашли, – сказал весёлый Иванов, – мы только сразу не поняли, для чего она.

Пока шли по траншеям и ходам сообщений, полковник осматривался и цокал: «Хорошо закопались, господа, ни в одном месте нет бруствера ниже головы, молодцы!»

– А ещё, ваше высокоблагородие, тута у стенок щиты, вот они, их выкладывали поверх окопа, а сверху забрасывали лапником, когда их ерапланы облётывали, чтобы, значит, разведку ихнюю отвести…