Я все же сел на скамейку. Потому что рассказ на меня давил так, что прижимало к земле и кружило, как те листья.

— Мстила Стасу через его отца… — не утвердил, и не спросил — не был уверен.

Мы замолчали. Я мог стереть в пыль собственноручно того, кто ее сломал, но не был готов к тому, что этот кто-то — мой брат. Ее брат, пусть и сводный. Что это она сама оказалась такой ранимой и не смогла переступить через…

А она и не должна была! За все, что случается с женщинами, несут ответственность мужчины. Варя просто несла в мир, давала другим то, чем ее наполнили. Она отлично выучила урок. И я думать боялся, что вынесет из того, что с ней сделал я.

— Я заберу ее сегодня же. Мы полетим в Европу — там у меня есть пара дел, потом увезу ее в Нью-Йорк.

Со мной трудно спорить, если я что-то решил, и Горячев, как партнер по бизнесу, знал это.

— Я уверен, Никита, что ты сумеешь дополнить ее реальность правильными вещами, — медленно ответил после паузы мужчина. — Никто, если не ты.

Он встретил мой прямой взгляд так же прямо. В нем я прочитал ответ на возникший вопрос — он знает обо мне все.

— Нужно уладить это с ее матерью? — вспомнил, что в России семейственность сильна, здесь не принято отрывать даже взрослых детей от родителей, их психологическая самостоятельность наступает гораздо позже, чем у американских детей.

— Улажу, — кивнул Горячев и встал.

Я поднялся следом… и снова упал на скамейку от мощного удара в челюсть, а потом меня подкинуло — мужчина схватил за грудки и процедил в лицо зло и жестко:

— Я тебе твой член в жопу запихаю, сукин ты сын! Никакая твоя гамартома не убедит меня простить тебе это! Ты мужик! Будь им! Или смени пол! Засранец!

Он оттолкнул меня с такой силой, которую я в нем и не подозревал. Встал, вытерев костяшками пальцев кровь, сочившуюся из разбитой губы, протянул отчиму Вари руку:

— Мне давно надо было прилететь в Россию. Люди в этой стране имеют удивительную способность правильно ставить мозги на место. Никакие американские психоаналитики так не могут.

Горячев пожал мне руку. Крепко. Давая знать, что будет помнить то, что я натворил, но и всегда поддержит. Потому что мы — семья.

А я понял, что люблю эту странную страну, что уважаю странных людей, которые в ней живут, которые понимают с полуслова и бьют без сомнений, когда правы, когда защищают свое, когда встают в дыбы за своих детей и женщин. Люблю за женщин, которые не готовы распинаться перед похотливыми мудаками вроде меня, за то, что они становятся Ангелами и вытаскивают из меня того человека, каким я всегда хотел быть.

Я примирился с Россией, потому что она вернула мне меня.

Впервые в жизни я шел, уже не первый раз побитый в этой стране, и гордо улыбался этому. Придурок пока еще. Но ведь…

…русские не сдаются.

***

США, Нью-Йорк

Герман объяснил мне, что предстоит сделать и как будет проходить процесс назначения меня распорядителем. Убеждал, что заявить миру о том, что я мать законного наследника состояния Никиты — это то, что обеспечит мне безопасность. Что Линда побоится что-то сделать мне или ребенку, когда обо мне узнает вся деловая общественность. И он ни разу за все время не заикнулся о том злополучном интервью. Лишь когда я осталась одна, смогла подумать почему. Ведь это странно.

Впрочем, долго думать мне не дали — пришел адвокат. От разговоров об одном судебном процессе я переключилась на разговор о другом. Никак не могла придумать, какую сумму затребовать за моральный ущерб. Хотелось наказать Стэйру по полной, но ее деньги мне были не нужны. Да и надо реально смотреть на вещи — что я с нее могла взять? В итоге адвокат предложил хороший вариант, и я выдохнула с облегчением. Мужчина заверил, что дело будет выиграно сто процентов, а документы он подаст уже завтра.

Я на весь день заняла кабинет Келли, помешала ей завершить начатый разбор макулатуры, и мои посетители так и топтались по разбросанным бумагам. Может, даже к лучшему. Когда мы собрали их, полы под ними оказались чистыми, а ведь весь день на улице моросило, и грязи натаскали бы много.

Келли сидела в кабинете и выдавала зарплату команде, а я закрыла дверь за последним посетителем. Задумка управляющей работала — обе телеги почти опустошили, а в последний час народу был просто вал.

— Несси… — услышала голос Коннора за спиной. Странный голос мужчины, который что-то хочет сказать, но не знает как. Вздернула вопросительно бровь. — Ты умеешь завязывать галстук?

Я улыбнулась, облегченно выдохнув — видела, что нравлюсь парню, но совсем не хотела, чтобы из-за этого между нами возникла напряжённость, не могла ответить на его симпатию. Разве что дружбой.

— Да, тремя способами, а что?

— А можно тогда попросить тебя об одолжении?

— Завязать тебе галстук? — иронично окинула его взглядом: модная бледно-желтая рубашка с выбитым нитками геральдическим рисунком, коричневая косуха, замшевые джинсы на пару тонов темнее куртки, армейские ботинки.

— Не сейчас, — улыбнулся парень. — Завтра у меня встреча в одном уютном местечке, сможешь прийти минут за пять и быстренько завязать мне галстук?

— Ну… ладно. Мне нетрудно, — пожала плечами, забирая со стула утепленный плащ. — А во сколько?

— Черт, совсем не подумал… — запустил в свою челку руку парень и забавно наморщил лоб. — А ты когда завтра свободна?

Я собиралась посетить салон красоты и немного изменить имидж, но еще не знала, как это организовать: какой салон выбрать, что в себе изменить, сколько это времени займет…

— Может, созвонимся утром? — предложила. — Я точно скажу, когда смогу. А куда надо подойти?

— Я провожу тебя домой, — кивнул парень.

Пожала плечами: идти недалеко, но уже темно — нет смысла ломаться. Хотя еще сама не знала, куда девать себя: в арендованную квартирку или в браунстоун. Ключ от него положила в карман пальто и не знала, на что решиться. Герман сказал, что там мне будет безопасно, но откуда кто может знать, где я сняла комнаты?

Тут же вспомнила фото, которые показал конгрессмен, и меня передернуло от неприятного ощущения. Почувствовала, как забирает мысли паранойя — что мешает Линде нанять еще одного детектива? Навязчивый страх конкурировал с данной себе установкой никогда больше не входить в тот дом — я ещё помнила ту единственную ночь, когда продрожала в нём, так и не выспавшись, прислушиваясь ко всем звукам в ожидании, что кто-то вышвырнет меня из него. Никак не укладывалось в голове, что дом на самом деле мой.

И я все же пошла туда, где стоял еще пахнувший новизной диван и плазма в полстены. Просто не верилось, что я кому-то так мешаю, чтобы что-то мне сделать. Да и то интервью, что от моего имени дала Стэйра, в этой ситуации служило защитой, как это ни парадоксально звучало. Ведь кому я нужна, если уже получила свое за проданную девственность?