воспитания, закладывает основы подлинной педагогической психологии значительно глубже, принципиально правильнее и притом раньше, чем это было сделано, например, Э. Мейманом.

Попытку развернуть психологию в педагогическом аспекте, использовав психологические знания в интересах обучения и воспитания, делает вслед за Ушинским еще в конце 70-х годов П. Ф. Каптерев. Каптерев культивирует педагогическую психологию, к которой он относит основы общей психологии (в понимании, близком к английской эмпирической психологии), психологию ребенка и учение о типах. Учение о типах – типология детей, в частности школьников, – разрабатывается П. Ф. Лесгафтом («Школьные типы», «Семейное воспитание ребенка и его значение». П., 1890).

Разработка педагогической психологии получает в дальнейшем более широкий размах и развитие в направлении, приближающемся к меймановской «экспериментальной педагогике» на основе развития экспериментальной психологии. Она находит себе выражение в трудах съездов по педагогической психологии и экспериментальной педагогике (1906–1916 гг.).

В 1906 г. собирается первый Всероссийский съезд по педагогической психологии, в 1909 г. – второй (см. «Труды» 1-го и 2-го съездов), в 1910 г. собирается первый Всероссийский съезд по экспериментальной педагогике, в 1913 г. – второй и в 1916 г. – третий (см. «Труды» 1-го, 2-го и 3-го съездов).

В итоге: в дореволюционной русской психологии борются идеалистические и материалистические, реакционные и более передовые тенденции. В официальной университетской науке сильнее первые, но передовая общественная и научная мысль в лице крупнейших, лучших ее представителей (Ломоносов и Радищев, Белинский и Герцен, Чернышевский и Добролюбов, Ушинский и Сеченов), идя своими независимыми и самобытными путями, проводила и отстаивала передовые для своего времени психологические воззрения.

Передовая русская психологическая мысль, как мы видели, была неразрывно связана с передовой русской общественностью. Дискуссия по основным философско-психологическим вопросам, в свою очередь, играла в борьбе передовых течений русской общественной мысли с реакционной официальной идеологией исключительно большую роль. Эта связь передовой психологической мысли в России с русской общественностью наложила свой яркий отпечаток на русскую философско-психологическую мысль и определила ее самобытные черты и передовые традиции. К этим основным чертам и ведущим традициям относится ее великая гуманистическая традиция. В центре ее внимания человек, живая конкретная человеческая личность, ее реальная жизнь, ее деяния: еще с Белинского и Герцена начинается борьба против стремления немецкой идеалистической философии подменить реальную жизнь мистифицированной игрой идей, забыв о «деянии», о «практической деятельности», «вплетенной во все события истории». Отсюда преодоление интеллектуализма и особенный интерес к проблемам личностным, мотивационным, к вопросам, связанным не только с механизмами, но и с мотивами поведения.

«Антропологический принцип», в котором находит себе выражение эта гуманистическая тенденция, приобретает еще у Чернышевского характер ярко выраженного материалистического психофизического монизма. Отсюда в русской науке особенно тесная связь между психологией и физиологией, которая накладывает свой отпечаток на каждую из этих наук. В установлении этой связи сказываются и проявляют свою научную плодотворность материалистические тенденции и традиции передовой русской философско-психологической мысли. Получив особенно яркое выражение в научной деятельности Сеченова – физиолога и психолога, эта материалистически понятая связь между психологией и физиологией подготовила закономерное, обусловленное всем ходом развития передовой русской философской и научной мысли, зарождение именно у нас в России как физиологии высшей нервной деятельности, так и передовой научной психологии, оформившихся уже в советский период.

Существенные тенденции и традиции передовой русской мысли сказываются и в том, что еще у Ушинского антропология выступает как антропология педагогическая: человек – предмет воспитания; формирование его психологических свойств совершается в процессе общественного воспитания; вместе с тем изучение его психологии должно служить делу народного просвещения. Таким образом, борьба против фатализма в учении о личности и путях ее развития сочетается со стремлением поставить науку, в частности психологическую, на службу народу, – стремлением, которое с давних времен еще в дореволюционной России отличало передовую русскую общественность.

В психологической науке особенно существенное прогрессивное значение, распространяющееся и на университетскую науку, имеет развитие опытного, экспериментального исследования, приводящее к организации лабораторий экспериментальной психологии в ряде университетских центров (лаборатории в Одессе, Киеве и др.; в Москве создается Институт психологии, а в Ленинграде крупным центром психологической мысли становится Психоневрологический институт). Экспериментальное направление в психологии выдвигает таких крупных исследователей как Н. Н. Ланге и А. Ф. Лазурский. Психология связывается с различными областями практики – педагогической, медицинской (ряд психологических лабораторий при клиниках – см. выше – играют немалую роль в развитии экспериментального психологического исследования). Преподавание психологии занимает свое место и в университете и в общеобразовательной средней школе. При всем том в идейном, теоретическом отношении психологическая мысль дореволюционной России носила на себе печать своего времени, так что советской психологии предстояло открыть новую страницу в истории психологии[26].

Советская психология

Великая Октябрьская социалистическая революция создала предпосылки для построения психологии на новых началах.

Советская психология начинала свой путь к тому времени, когда мировая психологическая наука, с которой русская психология всегда находилась в теснейшей связи, сохраняя при этом свои самобытные черты, вступила в полосу кризиса.

Этот кризис был, как мы видели, по существу методологическим, философским кризисом, который распространился на целый ряд наук – вплоть до основ математики. В психологии он принял особенно острые формы, обусловленные особенностями ее предмета, тесно связанного с самыми острыми мировоззренческими вопросами. В психологии поэтому особенно воинствующие и грубые формы принял как идеализм, так и механицизм.

Перед советской психологией встала задача построения системы психологии на новой, марксистско-ленинской, философской основе. Надо было сохранить, умножая его, все конкретное богатство накопленного психологией фактического материала и перестроить ее исходные теоретические установки: сохранить историческую преемственность в развитии научной мысли, но не ограничиваться, как этого хотели сторонники традиционной психологии, мелочными коррективами к принципиально порочным идеалистическим и механистическим установкам и давно отжившим традициям, а создать на основе марксистско-ленинской диалектики новые установки и проложить новые пути для разрешения основных теоретических проблем психологической мысли. Понятно, что такая задача не могла быть разрешена сразу же. Для ее разрешения, естественно, потребовалась длительная и напряженная работа – теоретическая и экспериментальная, соединенная с упорной борьбой против вульгарного механицизма, с одной стороны, традиционного идеализма и интроспекционизма, несовместимого с подлинно научным построением психологии, – с другой.

Уже в первые годы после революции, в начале 20-х годов, среди психологов начинается идейная борьба вокруг вопроса о философских основах психологической науки и осознается необходимость ее перестройки, исходя из марксистской философии. Основные удары критики в этот первый период обращаются против идеалистической психологии. К концу его совершенно сходят со сцены представители крайнего спекулятивного метафизического ее крыла (Н. О. Лосский, С. Л. Франк и др.).

В середине 20-х годов работа в области психологии получает значительный размах. Психология получает свой периодический печатный орган (журнал «Психология»), подобающее ей место в системе университетского преподавания (в