– Позвольте, я все-таки начну, – настойчиво произнес он. – Возможно, мне и понятны причины, почему вы так ожесточены, но…

– Понятны? Что вы хотите этим сказать?

– Не перебивайте меня, – сказал он, теряя терпение. – Дело действительно важное, вы не представляете даже, какое.

– Вы правы, – отрезала я. – Я теряюсь в догадках, что нас может связывать.

– Я хочу поговорить с вами не здесь, а в вашем замке.

Он упрямо называл те развалины замком. Я горько усмехнулась. Его настойчивость после моих холодных слов была более чем странной. И даже отважной. Не каждый мужчина способен на это. Другой бы давно меня оставил в покое.

– Вы пойдете со мной в Сент-Элуа пешком? – спросила я.

– Нет. У меня есть лошадь.

Это была та самая вороная лошадь, которую я видела у моря. Теперь я разглядела ее лучше. В лошадях я разбиралась и сразу даже с некоторой завистью оценила все ее достоинства. Она была даже лучше, чем когда-то Стрела. Черная до жгучести, норовистая, стройная, вся – огонь и нетерпение… Приятно быть богатым и иметь таких лошадей. В этой лошади явно текла английская кровь.

– Ага, – сказала я вслух, – вы, очевидно, намереваетесь ехать верхом, а я пойду пешком, верно?

– Я намереваюсь взять вас в седло.

– Вот что, – сказала я, невольно вспоминая случай с Анри де Крессэ, – с вами в одном седле я не поеду, об этом не может быть и речи.

Я полагала, что сказав это, разом избавлюсь от него, но все мои надежды были разбиты вдребезги. Он как ни в чем не бывало ответил:

– Отлично. Честно говоря, так я и думал. В таком случае наймем коляску.

«Надо же, – подумала я, не в силах скрыть досаду, – какой навязчивый! Стоит один раз сказать ему “да”, и от него уже не отвяжешься!» Я даже приблизительно не представляла себе, что заставляет его так настаивать. Я вела себя с ним как нельзя более нелюбезно, почти неприязненно, а он словно пропускал все это мимо ушей и ничего не замечал.

В этот миг я обратила внимание на его часы, которые он достал, чтобы посмотреть время. Краешком глаза я пристально рассматривала их. Миниатюру на эмали – шедевр кисти Птито – предохраняла двойная крышка, на которой сиял бриллиантовый вензель. Эмаль представляла светловолосую, юную, полную прелести Марию Антуанетту.

– Какая великолепная вещь! – не выдержав, заметила и. – Это, вероятно, подарок. Откуда она у вас?

Он ответил сухо и холодно:

– В 1771 году королева, которая тогда была еще дофиной, подарила эти часы моей матери. От матери они перешли ко мне.

По сухости его тона я заключила, что дело, которое он имеет ко мне, должно быть, явно не личного толка. Герцог дю Шатлэ, наверное, исполняет чью-то просьбу. Но чью?

Мне захотелось предупредить его.

– Господин дю Шатлэ, – сказала я, – знаю, что вы уже были у меня в доме, но все-таки хочу сообщить вам: это очень бедное, почти убогое место. Вам может там не понравиться. Вы непременно хотите рассказать мне все именно там?

– Да.

Это и был весь его ответ.

Какой-то человек подогнал к порогу лавки ростовщика добротную открытую коляску на высоких колесах, запряженную парой лошадей.

– Господин Александр! – обратился он к герцогу. – Ей Богу, ума не приложу, почему вы господина Поля Алэна не остановите! Ведь опасное это дело, да еще и без вас!

– Не вмешивайся в то, что тебя не касается, – отрезал герцог, помогая мне сесть в коляску.

Слова кучера меня насторожили. Кто он такой, этот господин Александр, чем он занимается? А кто такой Поль Алэн? И что у них за опасное дело? С какими темными людьми я связываюсь! А этот герцог – он преследует меня с настойчивостью рока!

Уткнувшись взглядом в руки, сложенные на коленях, я мрачно молчала, не задавая никаких вопросов. В какой-то миг у меня возникло опасение, повезут ли меня именно в Сент-Элуа, а не куда-нибудь еще. Но, выехав из Лориана, кучер повернул на верную дорогу, и опасения мои улеглись.

Мы катили по лесу, но ни один из нас не произносил ни слова. Чуть отвернувшись, я наблюдала за тем, что проносилось мимо меня. Кленовый лес пылал огненным цветом. Осень затопила его сверху донизу алой краской, опавшие листья красным ковром покрывали землю. Потом клены сменились березами, и сквозь ядовито-желтую листву молодой березовой рощицы блеснула поверхность воды. Зеркальная гладь озера сверкала под лучами полуденного солнца. Сентябрь был теплый, почти жаркий, как август.

Не прошло и сорока минут, как из-за холма вынырнула почерневшая башня Сент-Элуа. Это был мой дом. Жалкий, полуразрушенный, опаленный пожаром… Внутри было даже хуже, чем снаружи. Но я предупредила герцога.

Когда мы приехали, в доме была лишь Аврора, возившаяся со своими любимицами – близняшками.

– Аврора, выйди, пожалуйста, – сказала я.

– Но, мама…

– Выйди, прошу тебя!

Надув губы, она вышла, оставив близняшек. Их ушей пока можно было не принимать во внимание. Я заметила, что мой гость не знает, куда сесть, и не без иронии смахнув с табурета какие-то крошки, предложила его герцогу:

– Садитесь, прошу вас! Больше здесь сесть некуда. Если вам угодно пить, могу предложить вам кружку отличного крестьянского сидра.

– Почему эта девочка называет вас матерью? – вместо ответа спросил он.

– Потому что она мне как дочь.

– Ну а если выразиться яснее? Кто она? Вы не можете быть ее матерью, она слишком большая для вас.

– Она моя воспитанница.

Я поймала себя на мысли, что, в сущности, не знаю, как объяснить, кто такая Аврора. По происхождению она была простая бретонка. Но она столько лет была со мной, что я уже не хотела верить в это. И вдруг, не знаю почему, я сказала такое, что сама себе удивилась.

– Аврора – это дочь моего покойного мужа, Эмманюэля. Внебрачная дочь.

Брови герцога поползли вверх.

– Дочь? Эмманюэля? Я знал его.

Ну, подумала я, раз он знал его, то может сказать, что Эмманюэль не был способен на связь с другой женщиной. Никто никогда и не слыхивал о таком. И я с совершенно безразличным, даже немного вызывающим видом произнесла:

– У Эмманюэля была связь с графиней де л'Аллие, еще до брака со мной. Графиня уехала в эмиграцию, а Аврора осталась тут. И попала ко мне. Так что, по правде говоря, она настоящая д'Энен де Сен-Клер, хотя и не имеет особенного права на это имя. Впрочем, – добавила я, усмехаясь, – не знаю, зачем я вам это рассказываю.

Наступила тишина. Герцог дю Шатлэ не отказался от предложенного мною сидра. Взгляд его равнодушно скользнул по балкам на потолке, к которому были прицеплены целые десятки ниток с сушащимися на них ягодами, грибами и кореньями, по голым каменным стенам, а потом снова возвратился ко мне.