Никак нельзя было оставить их дома. Селестэн и Брике вчера ушли в море, детвора сегодня должна была, как я велела, отправиться в лес за ягодами и грибами, а Маргарита и так будет занята, присматривая за мальчиками и Авророй. Кроме того, она тоже отправится в лес. Оставить Веронику и Изабеллу на попечение Жака, которого мы в кресле каждое утро выносили на крыльцо, я не могла.

Дорога в гору, на холм, была тяжеловата. Девочки хорошо выросли, и в одиннадцать месяцев каждая из них весила по двадцать два с лишним фунта.[8]Я постаралась их укутать получше, чтобы они не замерзли, и девочки теперь, кажется, даже не замечали, что их куда-то везут. Они спали, как всегда, почти в обнимку. Вероника уткнула носик в пухлую щечку Изабеллы. Какие они были чудесные! Даже в этой жалкой одежде… Волосы у них чуть потемнели, но оставались такими же золотисто-рыжими, с медным отливом. И ресницы тоже золотистые, длинные не по возрасту.

День был не из теплых. Холодный, сырой ветер гнал по серому, тускло освещенному светом зари небу огромные, набухшие, черные, как сажа, тучи. Я молила Бога, чтобы не начался дождь.

Когда вдалеке показалась потемневшая кромка моря с бахромой из белых барашков, вспененных волнами, близняшки проснулись. Покопошившись немного, Изабелла села в тележке. Вероника не спешила подниматься, зевая во весь ротик.

– Ма! – сказала Изабелла с несказанным удивлением.

И принялась с огромным любопытством оглядываться по сторонам. Они обе были еще не очень резвые, ибо только проснулись, и я бы очень хотела, чтобы они оставались сонными подольше. Изабелла уже ходила вразвалочку настолько хорошо, что запросто могла бы удрать. А Вероника последовала бы за ней даже ползком.

Они залепетали друг с другом на каком-то только им известном языке. Вероника показывала сестричке пораненный пальчик, который вчера где-то ухитрилась поцарапать.

– Укусийа, – объявила она с самым горестным видом.

– Это звей! – поучительно заключила Изабелла.

Мы достигли берега, и я попыталась установить тележку на песке и гальке как можно устойчивее. Потом покормила близняшек молоком.

– Маме сейчас нельзя быть с вами, – серьезно объяснила я им, – вы должны сидеть смирно и не капризничать. Изабелла, ты слышишь? Ты уже большая девочка, Бель, и ты на два часа старше Вероники. Ты за нее отвечаешь.

Изабелла согласно кивала, но вид у нее был лукавый. Нет, никак нельзя доверять этой маленькой бестии. Она впервые видела море и теперь даже ерзала на месте от любопытства. Чтобы было надежнее, я протянула веревку у обеих девочек под мышками и привязала их к тележке. Выход был, конечно, не самый эстетичный, но другого я придумать не могла.

Морские птицы и чайки, гнездившиеся в бесконечных извилинах утеса, поднимали над берегом оглушительный гвалт. Не обращая на них внимания, я быстро занялась тем, ради чего пришла сюда. К моему поясу был приторочен большой кожаный мешок, такой, с каким когда-то мой брат Антонио ловил крабов в Лигурийском море. Теперь крабов даже не надо было ловить. Они просто ползали в норках, своеобразных углублениях, наполненных чистой водой. Превозмогая отвращение, вполне естественное для того, кто занимается этим впервые, я бросала их в мешок. У них был твердый коричнево-красноватый панцирь с острыми колючими шипами, и приходилось проявлять ловкость, чтобы не пораниться. Думала ли я, вкушая на версальских приемах нежное белое мясо крабов в соусе, что доживу до такого?

Было воскресенье, и нельзя надеяться обнаружить много сетей на берегу. Я нашла только одну и быстро пошла к ней. Она была полна еще живых креветок, которых то и дело трепала морская волна. Я забрала их всех, не обращая внимания на то, что мой мешок стал очень тяжел, а внутри него страшно копошились мои пленники. Я лишь оглянулась из осторожности по сторонам, не идут ли рыбаки.

Шло время, и день как будто прояснялся. Свинцовые тучи приоткрыли горизонт и пропустили немного золотистого света. Но небо никак не хотело светлеть, и море было сине-зеленого цвета. Низкие и тяжелые облака спускали бахрому тумана на возвышающиеся берега. Такова Бретань – край вечных туманов, лесов и влаги…

Было уже десятое сентября. Да, десятое! Эмиссар от графа д'Артуа, как ни обнадеживал меня отец Медар, запаздывал уже на пятнадцать дней. В это время, согласно договоренности, я уже должна была быть в Эдинбурге. «Наверное, всего этого не будет никогда», – подумала я с яростью. Уж лучше бы я не питала никаких надежд! Уж лучше бы я всегда полагалась только на себя! Тогда, по крайней мере, разочарование не было бы столь жестоким. Я чувствовала себя так, словно надо мной безжалостно насмеялись.

Одному Богу известно, как я заплачу налог… От гнева и отчаяния я готова была умереть на месте. Ко всему этому примешивалась усталость. Я уже три часа бродила по берегу в поисках крабов – надо было набрать их много, не таскаться же сюда каждый день! А тут еще этот проклятый ветер, буквально валивший с ног. Он почти срывал с меня чепец, то и дело приходилось убирать выбившиеся золотистые локоны.

Я стала отстегивать мешок от пояса – он, такой тяжелый, ужасно меня утомил, как вдруг среди криков морских птиц я услышала иные звуки. Словно кто-то скакал на лошади по крутому склону утеса. Я подняла голову.

Это был всадник, весь в черном, на таком же черном вороном жеребце. Во всем этом было что-то жуткое. «Надеюсь, – подумала я, – это не бандит». Встретить в безлюдном месте всадника было в Бретани делом небезопасным.

И тут мои мысли прервались. Оторвавшись от всадника, я перевела взгляд на тележку, и от страха у меня перехватило дыхание. Изабелла, каким-то чудом освободившаяся из плена, отважно и безрассудно ковыляла к морю, подошла уже к самой воде. Огромные волны, казалось, могли коснуться ее ножек. Она не замечала никакой опасности. Одна сильная, мощная волна – и ребенка, как перышко, смоет и унесет в море!

Хриплый возглас вырвался у меня из груди.

– Изабелла! – закричала я в смертельном ужасе. – Назад, Бель, назад!

Нас разделяло по меньшей мере сто туазов, и я с чудовищной ясностью поняла, что только Бог может мне помочь: я не успею добежать до ребенка, прежде чем накатит новая сильная волна. Изабелла в страшной беспечности даже присела, подставляя ручки к воде…

Всадник теперь скакал к морю. Брызги вылетали из-под копыт его вороной лошади. Я видела, как он подскакал к Изабелле и, лишь наклонившись в седле, подхватил девочку на руки. Она была спасена, она вне опасности! Всадник осадил коня. Чувствуя невероятное облегчение и дикую, почти безумную радость, я ступила шаг вперед.

…И вдруг невольный ужас пронзил меня. Всадник, весь в черном, на вороном жеребце, мог у кого угодно вызвать дрожь, но не это поразило меня. Так, на фоне волн и темных туч, словно вылитый из бронзы, он был похож на моего покойного отца, что я содрогнулась. Во рту у меня пересохло. Нет, не может быть… Мой отец расстрелян! Я сразу же поняла глупость своих ассоциаций, тем более что всадник уже ехал ко мне, и я видела, что это вовсе не мой отец. Но, Боже мой, что-то в них было похожее. Что-то в осанке, в манере держаться…