Пришлось возвращаться на кухню и разглядывать ложечки, шестьс загогулинками на ручке, четыре с орнаментом. Поразмыслив пять минут, яприняла единственно правильное решение, швырнула ложки в мойку и пошла спать.Представляю, какими обозленными явятся домашние назад, пусть уж лучше самивновь пересчитывают ложки, а то ведь заорут хором:

– Все из-за тебя, Лампа!

К доктору Альберту Константиновичу Бобрину я прибыла ровно водиннадцать. Но встать мне сегодня пришлось в шесть утра. До визита к врачупришлось ехать в Лианозово к Светлане Михайловне и брать у нее историю болезниСлавы.

Бобрин принял «клиентку» радушно, быстро пролистал пухлыйтомик, раздувшийся от бланков анализов, и мягким, чарующим голосом сообщил:

– Очень правильно, что хотите помочь сыну.

– Мужу, – на всякий случай поправила я его.

Альберт Константинович глянул на год рождения, потомпокосился на меня, я уже хотела сказать коронную фразу Капы. «Покажите закон, вкотором сказано, что дама моих лет не имеет права сбегать в загс с двадцатипятилетнимпарнем», – но врач ласково поправился:

– Ну да, мужу. Положение у него серьезное, я даже скажу,крайне серьезное, хорошо бы нам сделать операцию на следующей неделе.

– Но нужна донорская почка.

– Естественно.

– Вы найдете ее за такой короткий срок?

– Голубушка, – расцвел в улыбке Бобрин, – вы толькозаплатите пятнадцать тысяч, остальное – наше дело.

– Но я не хочу, чтобы Славе пришили бог знает что! – Этоневозможно.

– Еще подсунете гнилушку, которая никому не подошла!

В глазах Альберта Константиновича мелькнул злой огонек, но,очевидно, мысль о пятнадцати тысячах «зеленых» лучше любой валерьянкисдерживает гнев, потому что хирург мило ответил:

– Понимаю вашу тревогу, но все будет в лучшем виде.

– Где же вы возьмете орган?

– Ну это вам знать ни к чему, имя донора мы не сообщаем.

– Да?

– Таковы правила.

– Я заплачу деньги только в одном случае, если собственнымиглазами увижу больницу и сумею убедиться в том, что она оборудована какследует.

– Хорошо, – ответил Альберт Константинович и взял телефон.

Спустя пять минут в руках у меня была заветная бумажка.

– Клиника за Красногорском, – напутствовал меня Бобрин, – влесу, райское местечко. Вам нужен инфекционный корпус.

– Что?!

– Не пугайтесь, – улыбнулся врач, – нам ни к чему лишниесвидетели, поэтому на дверях вы увидите всякие странные таблички, шагайтесмело, это камуфляж. Обратитесь к Рыбаковой Алле Станиславовне, она вас ждет.Посмотрите все, потом привезете мне денежки – и с богом.

Я села в «Жигули» и покатила в больницу. Милый, улыбчивыйАльберт Константинович не обманул. Место, где предлагали соперировать Славу,выглядело словно элитный дом отдыха. Несколько двухэтажных корпусов, стоящих назначительном удалении друг от друга. Наверное, летом тут и впрямь райскоеместечко, когда вот эти большие деревья покрываются зеленью, воздух наполняетсвежесть.

Территория была окружена забором, и охранник не впустил моюмашину. Я бросила «Жигули» возле автобусной остановки и принялась изучатьуказатели «Хирургия», «Гинекология», «Терапия», а вот то, что нужно.

Дорога вилась между сугробами. Тут и там виднелисьчистенькие лавочки, то ли здесь отлично работал дворник, то ли больные вытиралиместа для сидения сами. Внезапно дорога закончилась, впереди вилась узкаятропка. Я шла и шла, минут через десять в голову закралась мысль: может,перепутала дорожки? Но именно в эту минуту деревья внезапно расступились, ипрямо передо мной возникло плоское, одноэтажное здание, украшенное табличкой:«Инфекционное отделение, вход строго по пропускам». Железная дверь оказаласьзапертой, я позвонила. В глазке мелькнула тень, а из динамика донесся каркающийголос:

– Вы к кому?

– К Рыбаковой Алле Станиславовне.

Дверь лязгнула, я юркнула в приоткрывшуюся щель. Девушка летдвадцати, черноволосая и кареглазая, весьма сухо велела:

– Куртку вешайте на крючок, обувь снимайте.

– А где номерок?

– Оставляйте так, у нас не крадут, – резко ответиламедсестра и сунула мне пакет, – одевайте.

Внутри оказались бумажные, одноразовые вещи: пижама, тапочкии шапочка.

– Свое складывайте, – велела девица, увидав, что я хочунатянуть штанишки на джинсы.

Потом меня, облаченную во все стерильное, доставили вкабинет. Полная, румяная, совершенно роскошная дама, которая могла бы служитьмоделью для Кустодиева, приветливо сказала:

– Это вы от Альберта Константиновича? Пошли.

Мне показали комнату, отделение, операционную, блокинтенсивной терапии. Придраться было не к чему.

– Понравилось? – цвела улыбкой Алла Станиславовна.

Я кивнула:

– Но есть вопросы.

– Конечно, дорогая.

– Можно навещать больного после операции?

– Не рекомендуется, исключительно из соображенийбезопасности. Вы можете принести инфекцию.

– Выписку даете?

Алла Станиславовна замялась:

– А вам надо?

– Конечно! Как же дальше лечиться.

– Мы отпускаем больных работоспособными.

– И все же, вдруг чего?

– Тогда только к нам. Естественно, если по нашей винеслучилась неприятность, все сделаем бесплатно.

Очевидно, на моем лице отразилась сложная гамма чувств,потому что Алла Станиславовна мигом добавила:

– Поверьте, четыре года работаю, ни одной жалобы.

– И не умирают?

Рыбакова развела руками:

– Мы же не боги. Всякое случается, у каждого врача, какговорится, имеется свое кладбище, но не надо думать о плохом.

Но я упорно подбиралась к интересующей меня теме.

– Карточки заводите?