Небо рычало и трещало от предвкушения. Я вышел на гравийную дорожку. Было так темно, что я ничего не видел, кроме контуров домов и нескольких светящихся окон.

Я не верил, не ожидал и не надеялся ни на что. Я просто зайду к ней, поблагодарю и верну винтовку и бинокль. И свою жизнь. И спрошу, не хочет ли она, случайно, провести ее остаток вместе со мной. А потом уйду, с ней или без нее.

Я миновал церковь, дом Аниты, молельный дом и оказался перед домом Леи.

Внезапно с небес на меня указал горящий скрюченный ведьмин палец. Дом, гараж и сломанный «вольво» на мгновение озарились призрачным синеватым светом, а потом раздался треск прелюдии, предшествовавший грянувшему следом грому.

Они находились в кухне.

Я увидел их в окне, в котором горел свет. Лея стояла, опершись о кухонный стол, тело ее откинулось назад и приняло неестественно застывшую позу. Уве склонил голову вперед, в руке у него был нож. Этот нож был больше того, каким он резал меня. Уве держал его у Леи перед лицом. Он ей угрожал. Она откинулась еще больше назад, прочь от ножа, прочь от деверя. Он обхватил ее горло свободной рукой. Я видел, как он орет.

Я приложил приклад к плечу и поймал его голову на мушку. Он стоял боком к окну, так что я попаду ему в висок. Но в моем мозгу пролетело какое-то воспоминание о преломлении света, проходящего через стекло, и я опустил прицел пониже. На уровень груди. Я поднял локти, сделал один глубокий вдох – на большее времени не было, опустил локти, выдохнул и начал медленно жать на курок. Я чувствовал себя на удивление спокойно. А потом еще один горящий палец разорвал небо, и я увидел, как голова Уве автоматически повернулась к окну.

Меня снова окружила темнота, но он по-прежнему пялился в окно. На меня. Он увидел меня. Уве выглядел более потасканным, чем в прошлый раз, – наверное, пьянствовал целыми днями. В психозе от бессонницы или спятив от любви, спятив от горя по умершему брату, спятив от того, что живет той жизнью, какой жить не хочет. Да, может, так оно и было, может, он был как я.

«Ты застрелишь зеркальное отражение».

Значит, вот какой была моя судьба: застрелить мужчину, быть арестованным полицией, получить приговор и оказаться в тюрьме, где скоро появятся люди Рыбака и поставят окончательную точку. Хорошо. Я принимаю это. Проблема в другом. Проблема была в том, что я увидел его лицо.

Я почувствовал, как указательный палец занемел, а пружина спускового механизма взяла верх и стала отодвигать утративший силу палец назад. Я предам. Я снова предам. Я не смогу.

Надо мной опять раздался грохот, как будто командный голос отдал приказ.

Кнут.

«Даже Футабаяма много раз проигрывал, прежде чем стал побеждать».

Я снова сделал вдох. Мои проигрыши остались позади. Я поймал в прицел страшную морду Уве и выстрелил.

Над крышами разнесся грохот. Я опустил оружие и посмотрел в разбитое стекло. Лея прикрывала руками рот и смотрела на что-то внизу. Рядом с ней на белой стене выше ее головы кто-то будто нарисовал гротескную розу.

Последнее эхо затихло. Весь Косунд должен был это слышать, скоро здесь будет полно людей.

Я поднялся по ступенькам, постучал, не знаю зачем, а потом вошел в дом. Она все еще стояла на кухне, не шевелясь, и смотрела на тело, лежащее на полу в луже крови. Она не подняла глаз, и я не знал, осознает ли она вообще мое присутствие.

– Ты в порядке, Лея?

Она кивнула.

– Кнут…

– Я отправила его к отцу, – прошептала она. – Я подумала, что, если они поймут, зачем я звонила в колокола, они придут сюда и…

– Спасибо, – сказал я. – Ты меня спасла.

Я склонил голову набок и посмотрел на умершего. Мертвец глядел на меня потухшими глазами. С нашей последней встречи он успел загореть, а в остальном голова его была не повреждена. На ней имелась только совсем невинная дырочка во лбу, прямо под светлой челкой.

– Он вернулся, – прошептала она. – Я знала, что он вернется.

И тогда меня осенило. Его левое ухо было целехоньким. На нем не было даже намека на рану, а она должна бы быть, моему укусу всего пара дней. До меня начало доходить. Говоря, что он вернулся, Лея имела в виду…

– Я знала, что нет такой земли или моря, которые могли бы прикончить этого дьявола, – сказала она. – Сколько бы мы его ни хоронили.

Это был Хуго. Брат-близнец. Я застрелил зеркальное отражение.

Я плотно зажмурил глаза и снова открыл их, но ничего не изменилось, все это мне не приснилось. Я убил ее мужа.

Мне пришлось прочистить горло, чтобы выговорить:

– Я думал, что это Уве. Мне показалось, что он пытается тебя убить.

Она наконец подняла глаза и посмотрела на меня:

– Это к лучшему, что ты убил Хуго, а не Уве. Уве никогда не решался меня тронуть.

Я кивнул в сторону трупа:

– А он?

– Он был на расстоянии ножевого лезвия от этого.

– Потому что?..

– Потому что я ему рассказала.

– Что именно?

– Что хочу уехать отсюда. Что хочу взять с собой Кнута. Что больше никогда его не увижу.

– Его тоже?

– Я сказала ему, что… люблю другого.

– Другого.

– Тебя, Ульф. – Она покачала головой. – Я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя.

Ее слова прозвучали в этих стенах, как псалом, а синее сияние в ее глазах было настолько ярким, что мне пришлось опустить взгляд. Одна ее нога находилась в расползающейся луже крови.

Я сделал шаг к ней. Два. Встал обеими ногами в кровь. Осторожно опустил руки ей на плечи. Я хотел сначала понять, можно ли прижать ее к себе, но не успел, потому что она приникла ко мне и уткнулась лицом мне в шею. Она всхлипнула, потом еще раз. Я чувствовал, как ее теплые слезы катятся в вырез моей рубашки.

– Идем, – сказал я.

Я проводил ее в гостиную, молния осветила комнату и показала мне дорогу к дивану.

Мы легли на него, плотно прижавшись друг к другу.

– Я была в шоке, когда он внезапно появился в дверях кухни, – шептала она. – Он сказал, что напился до беспамятства в лодке с работающим мотором. Очнулся далеко в открытом море без капли бензина. У него были весла, но ветер нес лодку дальше в море. Первые дни он считал, что это не страшно. Мы ведь заставили его думать, что он кругом виноват, что он вообще ничего не значит после того, как ударил Кнута. Но он наловил сайды, пошел дождь, и он выжил. А потом ветер переменился. И тогда он понял, что, значит, не он виноват во всем. – Она горько засмеялась. – Он стоял здесь и говорил, что все уладит, наставит нас с Кнутом на верный путь. Когда я сказала, что мы с Кнутом уедем, он спросил, есть ли у меня другой. Мне показалось важным сообщить ему об этом. О том, что я могу любить мужчину. Потому что тогда он бы понял, что никогда не сможет вернуть меня.