Он покачал головой и грустно улыбнулся.

– Сейчас, конечно, можно поспорить о том, что Писание на самом деле говорит о повторном браке, и больше того, о браке с неверующим. Но я никогда не видел Лею такой. И я никогда не слышал, чтобы она говорила так, как сейчас, когда пришла забрать у нас Кнута. Ты вернул моей дочери красоту, Ульф. Да, я говорю то, что есть: кажется, ты начал восстанавливать разрушенное мной.

Он опустил большую морщинистую ладонь мне на колено.

– И вы все делаете правильно, вам надо уехать из Косунда. Семья Элиассен влиятельная, намного влиятельнее меня, и они бы никогда не позволили вам с Леей нормально жить здесь.

Теперь я понял. После собрания в молельном доме, когда он спросил меня, собираюсь ли я увезти ее отсюда… Это была не угроза. Это была мольба.

– Кроме того, – он похлопал меня по колену, – ты же умер, Ульф. Я получил инструкции от Леи. Ты был одинокой, мятущейся душой и поджег хижину, перед тем как лечь в постель и пустить себе пулю в лоб из винтовки. У застреленного трупа на шее медальон с твоим именем, и мы с Уве Элиассеном сможем подтвердить ленсманну, что у тебя выбит зуб. Я проинформирую твоих родственников, если они у тебя есть, и объясню им, что ты выразил желание быть похороненным здесь, и твои останки быстро будут преданы земле. Хочешь, чтобы мы спели какие-нибудь определенные псалмы?

Я повернулся к нему и увидел отблеск золотого зуба в полутемном помещении.

– Я буду единственным, кому известна правда, – сказал старик. – И даже я не буду знать, куда вы уехали. Я и не хочу этого знать. Но я надеюсь, что когда-нибудь еще увижу Лею и Кнута.

Он встал, скрипя коленями. Я тоже поднялся и протянул ему руку:

– Спасибо.

– Это я должен благодарить, – сказал он. – За то, что ты дал мне шанс исправить хоть что-то из того зла, которое я причинил своей дочери. Господь вас храни, прощайте, и пусть все ангелы небесные хранят вас в пути.

Я провожал его глазами, пока он шел к выходу. Я почувствовал дуновение холодного ветра, когда он открыл и закрыл за собой дверь.

Я ждал, поглядывая на часы. Лее потребовалось больше времени, чем я думал. Я надеялся, что она не попала в беду. И не раскаялась. И не…

С улицы донесся кашляющий звук двигателя в сорок лошадиных сил. «Фольксваген». Я уже хотел подойти к входной двери, когда она распахнулась, и в помещение вошли трое.

– Оставайтесь на месте! – прозвучала команда. – Это не займет много времени.

Мужчина быстро вразвалку шел между скамьями. За ним следовал Кнут, но мой взгляд остановился на Лее. Она была одета в белое. Это что, ее свадебное платье?

Маттис остановился возле алтаря, нацепил смешные маленькие очки и порылся в бумагах, которые вынул из кармана куртки. Кнут запрыгнул мне на спину.

– Комар прочь, мне невмочь! – сказал я и стал трястись, крутиться и вертеться.

– Неа, это рикиши Кнут-сан из Финнмарка кен! – завизжал Кнут и напрочь приклеился ко мне.

Лея подошла, встала рядом и просунула руку мне под локоть.

– Я подумала, что лучше сразу все уладить, – прошептала она. – Так практично.

– Практично, – повторил я.

– Перейдем прямо к делу, – сказал Маттис, кашлянул и поднес бумаги к лицу. – Перед лицом Господа Бога, создателя нашего, и в соответствии с занимаемой мною должностью в норвежском суде, прости, что я спрашиваю, но хочешь ли ты, Ульф Хансен, взять Лею Сара, стоящую рядом с тобой, в жены?

– Да, – громко и четко произнес я.

Лея сжала мою руку.

– Будешь ли ты любить и уважать ее и хранить ей верность… – он порылся в бумагах, – в горе и радости?

– Да.

– Теперь я спрашиваю тебя, Лея Сара, хочешь ли ты…

– Да!

Маттис посмотрел на нее поверх очков:

– Что?

– Да, я хочу взять Ульфа Хансена в мужья, и я обещаю любить и уважать его и хранить ему верность, пока смерть не разлучит нас. А это случится довольно скоро, если мы не поторопимся.

– Точно, точно, – сказал Маттис и полистал бумаги. – Так-так… здесь! Возьмите друг друга за руки. Ага, вижу, вы уже это сделали. Теперь… да! Перед лицом Господа – и моим тоже, то есть перед лицом представителя норвежского государства, – вы только что дали обещание любить друг друга… сильно. И дали друг другу руки. И я настоящим объявляю вас законными мужем и женой.

Лея повернулась ко мне.

– Отпусти его, Кнут.

Кнут отпустил меня, соскользнул вниз и плюхнулся на пол у меня за спиной. Лея быстро поцеловала меня и снова повернулась к Маттису:

– Спасибо. Ты подпишешь?

– Конечно, – ответил Маттис, стукнул кнопкой шариковой ручки по груди, написал свое имя на одной из бумаг и протянул ее Лее. – Это официальный документ, и им можно пользоваться, куда бы вы ни поехали.

– А его можно использовать для получения новых удостоверений личности? – спросил я.

– Здесь указана твоя дата рождения, здесь есть твоя подпись и моя, а твоя жена сможет удостоверить твою личность, так что да, этого должно быть достаточно, по крайней мере для того, чтобы получить временный паспорт в норвежском посольстве.

– Это все, что нам нужно.

– Куда вы поедете?

Мы молча посмотрели на него.

– Конечно, – хихикнул он, качая головой. – Счастливого пути.

И так получилось, что мы вышли из церкви в ночь мужем и женой. Я был женат. И если дед говорил правду, то первый раз – самый трудный. Теперь нам оставалось только прыгнуть в машину и уехать из Косунда, пока никто не проснулся и не увидел нас. Но мы остановились посреди лестницы и удивленно посмотрели наверх.

– Рис на голову, – сказал я. – Единственное, чего не хватало.

– Снег! – закричал Кнут.

Большие пушинки снега тихо падали с небес и ложились на черные волосы Леи. Она громко рассмеялась. А потом мы сбежали по ступенькам к машине и уселись в нее.

Лея включила зажигание, заработал двигатель, она отпустила сцепление, и вот мы в пути.

– Куда мы едем? – спросил Кнут с заднего сиденья.

– Это большая тайна, – сказал я. – Все, что я могу сказать: мы едем в столицу одной страны, для пересечения границы с которой нам не нужен паспорт.

– А что мы там будем делать?

– Мы там будем жить. Постараемся найти работу. Будем играть.

– А во что мы будем играть?

– Много во что. В тайные прятки, например. Кстати, я вспомнил анекдот. Как поместить пять слонов в «фольксваген»?

– Пять… – Он бормотал что-то про себя, а потом склонился вперед между сиденьями. – Скажи!