Водяной спиной к Первуше повернулся, сочтя разговор законченным.

– Остановись, не попрощались мы! – крикнул Первуша. – Я ведь с тобой по-доброму договориться хотел.

Водяной повернулся к берегу:

– Угрожать вздумал? Да что ты можешь?

– Не вернешь воду, озеро сожгу! – выпалил Первуша.

– Охо-хо! Ты не знаешь разве, что вода не горит? Не беспокой больше, осерчаю.

Водяной скрылся под водой. Первуша разговором недоволен. Чувствовал – знает водяной, в чем дело. Либо Колыван задобрил его чем-то? Ну, этого Первуша так не оставит. Вернулся в село. В избах света нет, оконца темные, лишь псы перебрехиваются. И Чурила с семьей спит, ворота заперты. Вздохнул Первуша, на лавку у забора улегся. Жестковато, но не впервой, все лучше, чем на голой земле. Как вторые петухи запели, во дворе Чурилы движение послышалось, Первуша проснулся. На улице в рассветное время зябко, не то что в избе. Вон и роса выпала.

– Чурила!

– Кто здесь?

Хозяин открыл калитку, выглянул, а в руке дрын.

– А что же на лавочке мостишься?

– Вернулся поздно, беспокоить не стал.

– Я уж думал – ушел с концами.

– Подскажи, у кого земляное масло есть?

– О! Продукт редкий. Должон знать, его с полуденной стороны купцы возят. У Солохи-знахарки быть должно, она им болящих пользует, когда суставы болят. Но не ходи, не даст.

– Почему?

– А деньги у тебя есть?

Первуша на лавку плюхнулся. Куда ни кинь, все в деньги упирается.

– Чего пригорюнился, голову опустил? – подступился Чурила.

– Жителям помочь хотел, а без денег как?

– Могу копеечку дать, но у меня одна только.

– Давай, для вас стараюсь. И баклажку какую-нибудь.

– Это можно.

Чурила ушел, а вышел с деревянной долбленой баклажкой, широкое горло деревянной пробкой заткнуто, да веревка есть – на плечо повесить. И копейку, как величайшую ценность, передал.

– Если сладится, факел смоляной еще нужен будет и маслица льняного либо конопляного четверть.

– Будет.

Четверть – это четвертая часть ведра. Для селянина много, месяц для всей семьи кашу сдабривать можно. Однако и без воды не жизнь, без нее ту кашу не сваришь.

Первуша выспросил, где Солоха живет, к ней направился. Знахарка встретила приветливо. Не похоже было, чтобы народ болящий к ней ломился.

– Паломник я, Григорий именем. Путь мой долог, видать – ноги натрудил, суставы болят, просто страсть. Травы разные пробовал, не помогают, – самозабвенно врал Первуша.

– Самое лучшее снадобье дам. Толченых лягушек, настоянных на хлебном вине.

– Пробовал.

– Хм, а земляное масло?

– Не слыхал про такое.

– Как же! В дальних землях, где горы высокие, из-под земли сочится. На вид черное, как деготь, и воняет. Суставы им натирать два раза в день – отпустят боли.

– Попробовать можно.

– Две копейки баклажка.

– Помилуй Бог! Дорого.

Торговались долго. Похоже, торговаться Солоха умела лучше, чем лечить. Первуше удалось сбить цену до копейки. Да больше и не было, да и то деньги не его – Чурилы. Солоха баклажку наполнила. Первуша пробку вытащил, понюхал, палец обмакнул. Рассказывал Коляда о таком, даже показывал. Правда, было у него того масла на дне горшочка. Про суставы в самом деле говорил, а еще секрет поведал. Масло это входило в состав «греческого огня». Горело хорошо, даже на воде, и погасить его невозможно, пока само не выгорит. Вот о нем и вспомнил Первуша при беседе с «водяным дедушкой». Только баклажки мало. Лучше бы ведро или бочка. Но столько и у Солохи нет. Потому земляное масло решил разбавить льняным или конопляным.

Ко двору Чурилы Первуша довольный возвращался. А и Чурила время зря не терял. В деревянное ведерко масла налил. Первуша понюхал, палец опустил, облизал. Масло конопляное, хорошей выделки. Да и вылил из банки туда земляное, черное. Чурила охнул:

– Ты что же делаешь, изверг? Я тебе лучшего масла дал, что в хозяйстве было. А ты туда деготь! Знал бы – не дал.

– Не деготь это. Есть, конечно, нельзя, а для дела сгодится.

Первуша палочку подобрал, перемешал содержимое ведерка. Запахом непотребным из ведра потянуло.

– Факел приготовил?

– А как же! Да и не готовил я его. О прошлом годе бочки смолил, остался квач. Не хуже факела будет. Только на всю ночь его не хватит. От полуночи до первых петухов.

Первуша прикинул – ему хватит. Но выходить от двора Чурилы с горящим факелом надо уже перед сумерками, чтобы наверняка. А еще беспокоило – не пошел бы дождь. Тучи находят. Вдалеке погромыхивает, ненастье предвещая, ветерок низовой поднялся. Или переждать непогоду этой ночью в избе у Чурилы? Хатка у него невелика, да семья большая. Во дворе пятерых огольцов насчитал. Но все же вечером решил идти, хотя Чурила отговаривал:

– Непогода надвигается, промокнешь. А если завтра слякоть, где одежду сушить?

– Не осень, распогодится.

– Тогда вот что. Истоплю я тебе баньку. Воды нет, помыться не получится. А каменку протоплю. Сам согреешься, одежонку высушишь.

Чурила смотрел вопросительно. Не каждый ночью отважится в баню идти. Ночью там нечисть силу имеет – банник. Однако запарить не сможет, где водица?

– Протопи, хуже не будет, – кивнул Первуша. – Тогда и калитку не запирай. А то утром с дрекольем вышел, а ночью и вообще прибьешь.

– Обознался я, – смутился Чурила.

– Можно я в предбаннике узелок свой и посох пристрою? Боюсь – намокнет.

– Да за ради Бога!

Чурила сам Первушу в баню проводил. Юноша узелок на полочке пристроил, посох в угол поставил. Непривычно без него, да рук-то две только. В одной ведерко нести, в другой факел. Как смеркаться начало, Первуша попросил:

– Запали факел, иду я!

Факел пылал, роняя капли смолы. Пришлось руку левую старой тряпицей замотать, чтобы ожог не получить. К озеру шел быстро, благо дорогу знал. На берегу ведерко поставил, свободной рукой по воде похлопал. Шлепки звонкие вышли. Через время русалка над водой показалась, Первушу опознала:

– Опять ты! Ужо владыка наш осерчает!

– Зови его! Скажи – озеро поджечь собираюсь, а всех обитателей его поджарить!

От неожиданного известия русалка рот открыла, так и нырнула. На этот раз долго ждать не пришлось, водяной шумно вынырнул.

– Опять ты!

– Я. Не надумал колодцы водой наполнить?

Водяной даже разговаривать не стал, нырнул. Первуша раздосадован был – не получилось разговора. Тогда придется принуждать, действовать силой. Аккуратно, тонкой струйкой, из ведра вонючую жидкость вылил. Подождал немного, пока масло поверху тонкой пленкой растечется, факел поднес. Робкий огонек появился, побежал по поверхности масла. Черный дым пошел, да в ночи едва виден. Пламя уже на большой площади, берег освещает. Поодаль вода плеснула, голос раздался: