– В нем не хватает одного элемента. А я так привык использовать лед.

– Прощай, Господин Метель, мы непременно встретимся. Скоро, так скоро, что у тебя не будет времени соскучиться.

– Если что, зови, я готов помочь тебе в твоем поиске.

Слова Мрака звучали как-то непривычно, словно он был мой хороший знакомый, даже друг, который готов пожертвовать своим временем и силами, помогая мне. Это было трогательно и очень странно.

Облака заслонили от меня их темные силуэты, особенно четкие на фоне восходящего солнца. Мир подернулся пеленой, стал таять. Я шел сквозь облака. Я спускался с неба.

Однажды Маидум, боевой маг великого хана, рассказывал мне о своем доме. В те дни я безвылазно торчал в замке и не покидал архив и библиотеку. Рассказывал о той пустыне, в которой он вырос. Тогда меня поразил этот рассказ. Он говорил, что человек, живущий в пустыне, не может видеть пустоты. Пустоты для него просто не существует. Каким бы унылым ни казался пейзаж величественных гребней дюн, нет среди них ни одной похожей. Это, наверное, как океан, который, пленив раз, не отпускает от себя уже никогда. Так и пустыня. Нужно просто уметь видеть в ней те краски и красоты, которые она выставляет напоказ всем, кто входит в нее. Нужно уметь отличить тонкости, невидимые слишком примитивным и огрубевшим людям. Те незначительные детали, которые могут явиться в самом странном месте. Пустота бывает только в человеческом разуме, а не в пространстве, его окружающем. Пустота и скука – удел слабых сознаний.

Душная ткань облаков клубилась вокруг меня неровными пятнами, скользящими тенями и духотой. Туман был таким густым, что мне не было видно землю у себя под ногами. Острые скалы чувствовались подошвами ног, но я их не видел. Словно дым кальяна с дурманящими травами окутывал меня, касаясь, и тут же уносился прочь, зацепив частичку взбудораженного воображения. Становился колючим, щипал ноздри, или вдруг мягким и теплым, словно масло лампад. Туман нес на своих крыльях миллионами заботливых рук над разинутой пастью пропасти, над заснеженными долинами и бурными реками. Звуки робко касались слуха, проходили насквозь, убегали, как испуганные звери. Это не было наркотическим сном или безумием, я просто отдал себя на волю тумана, который стал баюкать меня, как заботливая нянька, в своих нежных объятьях.

Резкий выдох. Я и забыл, как это может быть больно, когда воздух колючий от холода. Взгляд заострил внимание на каком-то причудливом узоре, сотканном из перьев облаков. Опасность?!

– Осторожно!

Выхватываю клинок. Он серый, в тонком лезвии не видно ничего, только отражение самого тумана, блеклое, искаженное. Земля под ногами совершенно не чувствуется, кровь стучит в висках, так гулко! Не знаю уже, где верх и где низ. Откуда я шел? Все в движении. Туман раздирает на части. Режет острыми бритвами, рвет. Опасность!

Бросок вперед. Пустота! Пляшет на острие кинжала неровными снежинками. Удар! Рассекаю воздух в том месте, где только что мелькнула тень.

– Не уходи! Останься!

Вам не удержать меня, стражи! Вам не стать моими надзирателями. Я уже в пути! И если вы преградите мне дорогу, я вступлю с вами в спор! Я пройду сквозь пределы! И нет у вас власти надо мной. Сам дух смерти не имеет ее. Куда уж вам!

Холодно. Забытое чувство. Давно его не испытывал. Я, словно спящего пса, разбудил в себе огонь. Лениво, нехотя он стал сочиться сквозь кости, отпугивая ледяную змею. Он набирал силу, он жил во мне, как живут все остальные стихии, но те сейчас дремлют, и только огонь встал на страже, растекаясь по венам раскаленным металлом. В каждой моей клетке, в каждой крупице моего тела.

Еще один болезненный вздох. Я увидел лицо Сина, спокойное, сосредоточенное. Он смотрел мне прямо в глаза, но мысли его были далеки. Он сейчас был мной. Я видел его глазами. Это был особенный взгляд, взгляд, наполненный мудростью и каким-то безразличием, необычайным спокойствием и холоднокровием. Я видел его глазами. Видел странника, того, что сидел у костра в степи и говорил с ветром. Видел людей, их лица мелькали перед моим взором. Взгляд духа смерти был непреклонен. Вот я вижу иссохшую, но сильную руку, держащую в пальцах уголек из костра. Наверное, того самого, который горел в широкой степи. Что стал маяком, на который я шел всю мою жизнь. Маленький огарок сейчас коснется рыжей скалы и потянет за собой черную полосу, замкнутую в круг.

– Нет!

Лица продолжают мелькать перед глазами, я уже не могу различить их черт, я уже не вижу ничего, кроме тянущейся дуги круга. Уголек шуршит и поскрипывает, тонкие пальцы плавно передвигают его, а окружность готова замкнуться.

– Платить приходится даже за подарки…

– Нет! Прекрати! Синасир! Не делай этого, не надо!

Круг замкнулся. Изящная вязь незнакомых букв вдруг вспыхнула призрачным, бледным светом. Туман ринулся от меня во все стороны, испуганный, удивленный, растерянный. Под ногами мягкая зелень травы, серые камни с яркими пятнами мха. Капли росы стекают тонкими струями, как слезы.

Он замкнул круг. Он продолжил свой промысел, и на этот раз, как и прежде, возьмет восемь жизней в обмен на одну. Это его право – решать за всех, чей срок пришел и чей еще грядет. Это он говорит, кому быть. И я теперь в его власти. Настанет день, и мы встретимся. И прозвучит то, что должно прозвучать. Случится то, чему должно случиться. Но этот день будет не скоро. А пока он плетет свои кружева, и никто, кроме него, не может увидеть весь узор в целом. Это его право и его забота. Теперь он господин. Мой ангел-хранитель. Дух смерти!

– Ты дурак?! Или только учишься?! А если этот голубчик здесь, у тебя в кабинете, сейчас ласты склеит? Что тогда?

– Что с ним сделается? Проблюется как следует, и все.

– Завязывай. В камеру его, и пусть очухивается.

– Он уже очухался. Я завтра утром из-за него оставаться не буду.

Я сидел на чем-то твердом, угловатом. Болели руки, сцепленные за спиной, и правый бок, как раз под ребрами, пульсировал от боли. Голова гудела, словно ею выбивали дверь. Дыхание было сиплым и сдавленным. Вздох глубокий и болезненный.

На мне была незнакомая и очень тесная одежда. В ней было жарко.

Человек в серой рубашке смотрел на меня как-то странно, в его глазах читалась и волнение и злость одновременно. Второй, возрастом постарше, изучал меня с сожалением и какой-то неприкрытой брезгливостью.

– Где я? – прохрипел я, с трудом шевеля губами.

– Дима, а ты еще говоришь, что он не наркоман конченный. Вот чем, скажи, можно было так наширяться?

– Сам разбирайся, я в дежурке, если что. Еще с твоими нариками я не возился!

– Ну что, красавчик, будем вспоминать или продолжим молчанку? Понравилось тебе в слоника играть?

– Вы кто?

– Лейтенант милиции Сергей Краснов, а ты, скот безродный, даже имени своего не помнишь.