Я всмотрелся в зеркало, как можно тщательнее создал рядом с собой подобие: крепкий высокий парень, здесь уже не парень, а благородный сэр рыцарь, хоть и без доспехов, лицо всё время перекашивается, пока не могу наловчиться сделать нормальное лицо, сколько ни всматриваюсь в зеркало, но сейчас это и неважно, кто начнет присматриваться, насколько симметричен нос и почему глаза так близко, что их можно выбить одним пальцем...

Мой двойник вышел из дома и направился к конюшне, заглянул в раскрытые двери. Я из темной комнаты развернул его и заставил двигаться к воротам. Он только-только вышел из калитки, как из дальних кустов свистнули две стрелы. Двойник качнулся, я торопливо согнул его пополам и опустил на землю.

Сердце колотится, злость бьет в голову, это же меня подстрелили, сволочи, ну теперь не жалуйтесь...

Я пронесся через задний двор, обогнул дом и, врубив исчезничество, как можно быстрее добежал до кустов. Один со взведенным арбалетом настороженно всматривается в сторону ворот, а там двое склонились над фигурой моего двойника. Двойник не подает признаков жизни, что и понятно, а две стрелы, что пронзили его туманную плоть, торчат из ворот.

Я тихонько опустил лезвие меча к шее засадника. Он всё еще всматривался в напарников, я с силой нажал. Отвратительно хрустнули перерубаемые позвонки, а я, стараясь не смотреть на убитого, быстро побежал к воротам.

Они поднялись, услышав топот, в руках луки. Я рассек одного почти до середины, а второй застыл, когда острие окровавленного меча уткнулось в грудь.

— Тихо, — прошипел я. — Не ори, детей разбудишь.

Он ошалело закивал, сам не думал орать, его дело тихое, на лице страх и непонимание, любой должен поднять шум и крик, что же я за человек, вдруг какая-то ошибка.

— Кто послал? — прошипел я. Он пробулькал:

— Но... как же...

— Говори!

— Дык... этот же...

Я усилил давление, острие меча погрузилось в его плоть на палец, кровь потекла струйкой. Лицо бандита побелело еще больше, я сказал люто:

— Сейчас будешь мертвецом, если не скажешь...

— Денифель, — прошептал он. Я переспросил:

— Не Бриклайт?

— Нет...

— И не его сыновья?

— Нет... Денифель. Бриклайт с такими, как мы, не общается...

— Понятно, — сказал я. — Ладно, отыщем и Денифеля. Где он, кстати, располагается?

— Дык его же все знают...

— Я не все, — отрезал я. — И потом мой меч вот-вот достанет твое сердце.

— Он живет в доме на холме... ну, не совсем живет, а...

— Без подробностей! Вон на том холме?.. А домик не тот ли, что с тремя трубами?

Он прошептал в ужасе:

— Вы его видите... отсюда?

— Это наша с тобой тайна, — сообщил я. — Ты уж никому там не говори, хорошо?

Лезвие меча вошло легко и просто, как в сырую глину. Изо рта бандита хлынула кровь, я торопливо отстранился и выдернул клинок. Тело осело на землю, я прислушался, всё тихо. Стрелы торчат из столба на уровне моей груди, неплохие стрелки. При таком скудном свете попали точно. Впрочем, в засаде лежали долго, глаза привыкли.

В дом я вернулся так же неслышно, погромыхивает только темное небо. Звезды исчезли, туча надвигается страшная, темно-лиловая, похожая на огромный горячий нарыв, в саду зашумели ветви, затем разом деревья согнуло, донесся треск. Ветром подхватило сорванные ветви и унесло. Сад и весь мир внезапно озарило страшным трепещущим светом, жутко неземным, нам знаком только свет огня, а это нечто ужасно мертвенное, безжизненное, но могучее и зловеще...

Комнату высветило до самых мельчайших подробностей. И без сверхзрения я мог рассмотреть в самом дальнем углу мельчайшие пылинки, заусеницы на гладко выстроганных досках пола, затем раздался громовой удар, подпрыгнула не только посуда, но и дом, сама земля, вселенная.

Я оцепенел, вернее, первобытный страх охватил на миг с такой силой, что не мог сдвинуться, в то же время холодный и рациональный мозг сообщил, что вот так, видимо, и начиналась Война Магов. Хоть Первая, хоть последняя. Слишком огромная мощь, человеку с нею не совладать, но пытается же, дурак... И как только кому-то удается найти ключ, вот тут и приходит вскоре конец...

Сквозь дверной проем видел, как Амелия в ночной рубашке пробежала через комнату, поспешно закрывая окна. Появились дети, больше обрадованные, чем испуганные, но, когда все плотные ставни оказались закрытыми, словно ждем нападения разбойников, началось самое жуткое: за окном трепещет жуткий мертвенный свет и казалось, что весь мир сгорает, как бабочка в огне.

Затем пришла мысль, что напугала до судорог: а если это показывает свою мощь колдун, что на службе у Бриклайта? Кто-то же смог провести тучу над городом, не дав ливню обрушиться на дома и улицы?

— Всё узнаем, — проговорил я шепотом, чтобы никто не заметил как дрожит мой голос. — Со всем разберемся... может быть. И никто меня не заставит трепетать, как лист на ветру, так уж... явно.

Бобик открыл один глаз, зевнул. Я видел, что хочет положить голову на мои колени, это у них инстинкт, но пришлось бы самому ложиться, потому положил огромную башку мне на плечо и засопел рядом с ухом сочувствующе и умиротворенно.

— И я тебя люблю, — ответил я.

Он отступил и посмотрел в лицо с немым восторгом: мол, правда? Скажи еще раз!

— Правда, люблю, — повторил я. Вздохнул. — Бобик, остаешься моим первым заместителем. Со всеми правами, а это ого-го, но, увы, и со всеми обязанностями. Вот и узнаешь, как хреново быть человеком. Словом, мы с Зайчиком ненадолго отлучимся, а ты здесь бди! Ты за старшего. Сперва ты, а уж потом госпожа Амелия и ее дети.

Он смотрел грустно, вздыхал, глаза умоляющие, в них такой укор, что я поспешно погладил по огромной башке и отвернулся. Ну почему собаки всегда смотрят с ясно различимым укором?

— Мы с Зайчиком, — повторил я, — отлучимся ненадолго, правда.

Он обиженно взвизгнул, в глазах ревность и смертельная обида, я снова расцеловал, погладил, почесал, повторил:

— Мы, как простые солдаты, идем в разведку, а ты — генерал, понимаешь? На тебе вся наша военная база, стратегические запасы, бомбардировщики дальнего поиска, радары и военные карты... Ты у нас главный на это время, ты!

Он задумался, неуверенно поскреб пол хвостом. На этот раз я, поцеловав, еще и отдал честь, вышел строевым шагом и бегом заспешил к конюшне.

Зайчик, не обращая внимания на грозу, понес со двора легко и мягко, удивительная особенность: иногда грохочет копытами, будто несется подкованный носорог, в другой раз мчится подобно юной лани, а сейчас так и вовсе стелился над землей, как стриж над поверхностью озера, а я себя чувствую на глиссере, что на воздушной подушке.