— У меня есть только извинения, — ответил Лузгин. — И то исключительно за буфет. Этот малый получил по заслугам.

Инспектор в отчаянии рухнул в своё кресло. Теперь придётся провести в участке ещё не менее двух часов.

— Господин инспектор… — в диалог вступил итальянец.

— Окружной инспектор. Моя должность называется окружной инспектор первого округа полицейской стражи города Вена! — Каждое слово Крайнль сопровождал ударом ребра ладони о свой письменный стол.

— Хорошо, господин окружной инспектор… Так ли принципиально пострадавшей стороне, из какого кошелька она получит эту сумму? Если не принципиально, то я просто положу деньги на стол. — Предложение Памфили заставило инспектора вопросительно взглянуть на герра Пихлера, и взгляд этот не подразумевал ничего, кроме положительного ответа.

— Конечно, конечно, господа… можно считать конфликт исчерпанным… — пробормотал Пихлер, взглядом контролируя количество монет, стопками ложившихся на угол стола.

Через четверть часа Крайнль составил все необходимые бумаги в подтверждение того, что стороны разошлись миром, и с превеликим удовольствием повернул два раза по часовой стрелке ключ в замочной скважине двери своего небольшого кабинета.

— С вашей стороны, Чезаре, это был поступок благородный, но оно того не стоило, — заметил Лузгин. — Что бы они со мной сделали? Посадили в долговую яму?

— Друг мой… я надеюсь, могу теперь вас так называть? — эмоционально воскликнул Чезаре, на что адъютант утвердительно кивнул. — Как минимум — это суд. И потом, разве правильно начинать свой новый… как это красиво у вас — веха… с того, чтобы вступать в конфликт с законом? Вы ведь, как я понимать, назад в Петербург не планируете?

— Не хотелось бы… уж очень сильно государь меня обидел. Мне там ничего не светит. Жизнь помещика в глухой деревне хороша до поры до времени. Там можно быстро покрыться плесенью. Или спиться. Так лучше уж спиваться здесь.

— Не стоит так печалиться, Лео. Давайте я буду вам помогать здесь, а вы будете мне помогать там. Вы же помните моё предложение по струнным инструментам? Рекомендательные письма для моих коммерческих агентов за вашей подписью, наверно, сработают.

— Наверняка. Не наверно. Это слова с разным смыслом, — задумчиво произнёс адъютант. — И потом, у меня там осталась семья.

— Это не проблема, — с явным акцентом произнёс итальянец. — Мы найдём вам здесь применение, и семья соединится.

— Воссоединится, — опять поправил его Лузгин.

— Так что? По рукам? — Итальянец протянул свою смуглую ладонь и получил в ответ крепкое рукопожатие.

— Я ваш должник, Чезаре, — ответил адъютант, поправив туго затянутую бабочку.

Окружной инспектор Крайнль прибыл домой в хорошем расположении духа, которое ему обеспечил герр Пихлер с помощью ста флоринов из полученной суммы, которая была завышена вдвое.

Князь Лобанов-Ростовский с нескрываемым интересом выслушал отчёт Лузгина о произошедшем, после чего отдал чиновнику Подгорскому указание немедленно собрать максимум детальной информации о Чезаре Памфили. Через четыре минуты Илья Михайлович принёс в кабинет посла тонкую папку:

— В архиве я обнаружил шкаф под замком. Ключ от этого шкафа оказался на связке, что нашли в кабинете покойного Либерта. Он позаботился, чтобы нам было легче разбираться в людях… Там есть ещё несколько папок…

Чезаре Памфили, как только прибыл в свои апартаменты, не раздеваясь, сел за стол, быстро набросал короткий текст на небольшой плотной открытке, которую тут же вложил в конверт и опечатал сургучом.

Проворный сын кухарки за пять крейцеров доставил конверт по указанному адресу.

Через час с четвертью Джованни Ландино вскрыл дома конверт и прочёл короткое сообщение, написанное на итальянском размашистым почерком господина Памфили:

«Удачный день. Редкий улов. Подробности при встрече».

Ретроспектива. 1881 год.

Чиновник третьей экспедиции Третьего отделения собственной его величества канцелярии Георгий Саввич Ерёмин последние дни испытывал регулярную мигрень, отчего находился на грани умопомешательства.

Причин тому ни он, ни доктор Петерсон, которому он нанёс визит в прошлую субботу, не находили. Ни одного симптома, позволяющего утверждать о наличии какой-либо серьёзной болезни, доктор у себя в бумагах не отметил. Ничего, кроме пульсирующей боли в висках, начинавшейся с закатом солнца и прекращавшейся к утру. Ни ароматный коньяк внутрь, ни удушливые мази, которые нужно было тщательно втирать в виски́, ни пилюли по четыре штуки на ночь — ничего из перечисленных средств эффекта не возымело. Сам Георгий Саввич связывал свои проблемы со здоровьем исключительно с напряжением, случившимся на работе, куда он ежедневно ходил как на каторгу.

Главный начальник Третьего отделения, генерал-адъютант Александр Романович Дрентельн каждое утро начинал с совещания, на котором неизменно задавал жёсткие вопросы Ерёмину и его напарнику — капитану второго ранга Лузгину.

Шёл пятый месяц расследования очередного покушения на государя Александра II. В этот раз заговорщики действовали особенно дерзко и замысловато. Они арендовали дом на третьей версте Московско-Курской железной дороги в том месте, где машинисты паровозов перед мостом сбавляют ход. Под полотно был прорыт длинный подкоп, в конце которого заложили самодельную бомбу. Тщательный обыск остатков тоннеля показал, что его проложили со знанием дела и преступников было не меньше девяти человек.

Состав императора всегда следовал вторым, через тридцать минут после поезда свиты. По счастливой для государя случайности, из-за мелкой неисправности локомотива под Харьковом, поезда вынужденно поменялись местами, и вторым пошёл к месту назначения свитский поезд. Не зная об этом, бомбисты пропустили состав с императором и августейшей семьёй и вместо царского вагона подорвали грузовой, в котором ко двору везли крымские фрукты и вина.

Мощный взрыв прямо под полотном произвёл эффект больше публичный, чем практический. Газеты ежедневно соревновались в яркости заголовков, Москва и Петербург полнились немыслимыми слухами, ненависть к «штудентикам» поселилась среди мещан, торговцев и прочих простолюдинов.

Генерал Дрентельн рвал и метал, разрываясь между следствием и постоянными докладами при дворе, а доложить было особо нечего.

Сразу после взрыва к месту крушения очень быстро стянулась толпа местных жителей, и бомбистам удалось без труда покинуть своё логово незамеченными. Осмотр места происшествия показал, что готовились они тщательно, с соблюдением правил конспирации. После опроса соседей удалось получить только словесный портрет хозяйки дома — невысокой мещанки лет двадцати пяти, назвавшейся соседям Марией Семёновной Сухоруковой. По имеющимся приметам жандармы проверили все отправляющиеся поезда, несколько дней внимательно разглядывали публику на рынках, любая девушка такого роста и телосложения немедленно вызывала интерес в части установления личности, но вся эта суматоха результатов не принесла.