— Просто вы, Александр Александрович, пришли к правильным действиям, сделав лишний шаг. Кстати, тогда, на рынке, у нас с вами и спора-то не случилось. Вы сами определили под рясой хитреца, и я совершенно не спорил. Ну да ладно перья распускать, друг мой. Мы здесь не состязаемся в смекалке, а познаём тонкости дипломатического этикета. Давайте будем вместе соответствовать моменту, — тихо парировал адъютант.

— Именно, господа! — Высоко вздёрнутый подбородок Подгорского подчеркнул правоту Лузгина. — К нам направляется преинтереснейший персонаж. Соберитесь. Господина зовут Чезаре Памфили. Состоит при посольстве номинально. Ведёт несколько легкомысленный образ жизни, несмотря на то, что принадлежит к именитому роду.

Как только пианист закончил пьесу на высокой мажорной ноте, присутствующая в зале почтенная публика оживилась и продолжила свои беседы в тишине.

— Месье Подгорский, вы мне должны, вы помните? — Возглас итальянца прозвучал в тишине зала излишне громко.

Подгорский продолжал сохранять невозмутимость до тех пор, пока улыбчивый итальянец не подошёл вплотную:

— Господин Памфили, я всегда завидовал вашему темпераменту. Мне не пришлось родиться под ласковым солнцем Италии. Неужели оливковые рощи и тёплое море делают людей настолько жизнерадостными? Или есть ещё какой-то секрет? — Илья Михайлович подал итальянцу руку.

— О, Или́я! Я сказал как последний проходимец! — на ломаном русском ответил Памфили. — Надо было не так! Ты обещал мне журналы, а я жду уже месяц. Могу я убыстрить, чтобы их увидеть?

Титулярный советник Подгорский только развёл руками:

— Не убыстрить, а ускорить. Анна Евгеньевна просила узнать, по какой причине вы последние две недели игнорируете её уроки русского языка. У вас найдётся хоть одна веская причина, по которой вы пропускаете занятия?

— Чёрт… Я так и знал, что этим закончится. Не представите меня своим друзьям?

— С удовольствием. Прошу любить и жаловать — Лузгин Леонид Павлович. О себе он расскажет лично, если посчитает нужным. И Завадский Александр Александрович, наш вновь прибывший коллега.

Господа официально обменялись лаконичными кивками головы и доброжелательными улыбками, и Подгорский взял инициативу в разговоре в свои руки:

— Господин Памфили берёт уроки у моей супруги Анны Евгеньевны. Ученик, я вам скажу, не самый прилежный, как она считает, но уж я-то имею тому пояснение — работа дипломата не всегда подразумевает наличие свободного времени. Не так ли?

— О, да! Вы великодушны, Или́я. На месте вашей… — Итальянец сделал паузу, чтобы подобрать слово. — Жена? Да, жена. Я давно расстаться хотел с таким учеником.

— О, нет, господин Памфили. Анна Евгеньевна имеет ангельское терпение. Видала она и не таких учеников. У меня к вам другой вопрос имеется. Где рецепт пасты?

— О… Дева Мария… я немедленно исправлю этот… как будет… недоразумение? Но я не смогу написать, нужно видеть тесто, нужно его руками трогать. Не сказать словами… ещё и на русском, — смущённо ответил итальянец. — Нужен визит. Визит, понимаете, Или́я?

— А мы уху научим варить, — произнёс Лузгин загадочным тоном, будто речь шла о государственной тайне.

— Уху? Что такое уху? — Лицо итальянца выражало полное недоумение. — Буду просить Анна Евгеньевна учить меня названиям русской кухня. Это хороший способ научиться вас, русских, понимать!

Адъютант внимательно рассматривал итальянца, пока тот темпераментно жестикулировал, пытаясь изъясниться на ломаном русском. Невысокий рост, коренастое, как у большинства крестьян, телосложение. Широко посаженные большие карие глаза в моменты наибольших эмоциональных всплесков становятся почти идеально круглыми. Лицо скуластое, чисто выбритый подбородок всё же имеет едва заметный синеватый оттенок, короткие усы угольного оттенка аккуратно расчёсаны, в отличие от непослушных, такого же смолянистого цвета кудрей. Встретишь такого человека на улице в толпе прохожих и не подумаешь, что это отпрыск знатного рода, как отметил Подгорский. Единственное, что выдавало происхождение его нового знакомого, — это перстень с родовым вензелем, надетый на толстый безымянный палец левой руки.

— Суп из рыбы. Это очень вкусный суп из рыбы, господин Памфили. Такой готовят исключительно в России. Итальянцы разбираются в еде как никто в Европе. В этом мастерстве я бы поставил вас, пожалуй, даже выше французов. Уверен, если представится удобный случай, я смогу вас удивить. — Лузгин для налаживания контакта решил использовать кулинарию как самый удобный повод.

Вовремя сказанный комплимент превращает любого итальянца как минимум в заинтересованного собеседника, а если отметить их превосходство в чём-либо над французами, то полностью сражённый итальянец сначала многозначительно помашет головой, как бы нехотя подтверждая эту мысль, а затем расплывётся в улыбке. После он дружески похлопает по плечу, что можно считать началом дружеских отношений.

Памфили сделал точно так, как предположил капитан. За малым исключением. Дружеское похлопывание было заменено на полноценные объятия, будто они были сто лет как знакомы и при этом полвека не виделись.

«Абсолютно точно — этот Чезаре дипломатических академий не заканчивал», — отметил для себя Лузгин.

— Господин Леонид Павлович сам умеет готовить? — удивлённо воскликнул Памфили. — У нас это делает специальные люди.

— В этом нет совершенно ничего зазорного. Тем более если ты не чванливый придворный зануда. Сам поймал — сам приготовил. Это наивысшее наслаждение, — ответил адъютант.

— Господин Лузгин у нас большой специалист по рыбной ловле. — Непринуждённая реплика Завадского отвлекла внимание итальянца. — В последнее время у него появилось много свободного времени, и мой друг может позволить себе вернуться к своей давней страсти. Уха из-под его руки это, уж поверьте на слово, — настоящее произведение искусства. Это вам не ресторация, где экономят на бульоне.

Памфили понимающе кивал, слегка выпятив вперёд нижнюю губу, но глаза выдавали, что он не понял примерно половину слов.

— Мой друг Александр Либерт говорил про разные блюда русской кухни, но вот это… Уха… Никогда не говорил. Не знаете, господин Либерт сегодня появится на фуршете? — Вопрос итальянца был адресован Подгорскому, который уже задумал переместиться поближе к послу, который недалеко от рояля вёл диалог с французским посланником.

Адъютант с безразличным видом отвлёкся на канапе, Завадский непринуждённо отодвинул край шторы, чтобы разглядеть богатую сбрую проезжавшего мимо окон посольства экипажа, а Подгорский с каменным лицом выдержал паузу, почему-то посмотрел на стрелки своего хронометра и ответил:

— Вместо господина Либерта в посольстве теперь служит господин Завадский.

— Очень жаль. Александр был… — Итальянец подбирал нужное слово. — Хорошим партнёром по игре в ломбер[31].