– Ничего страшного, – отозвался Насер. – Как школа?

– Хорошо.

– Было что-нибудь интересное на уроках?

Она отхлебнула чаю.

– Да нет, не особо.

Повисла неловкая пауза, Насер принялся двигать чашку туда-сюда.

– Не ждала меня снова, да? Думала, я испугаюсь.

– До сих пор срабатывало, – отозвалась Дейа, не глядя на него.

Он хмыкнул:

– Не на того напала.

Снова пауза.

– Итак, не пора ли нам перейти к следующему пункту?

Она встретилась с ним глазами:

– К какому такому пункту?

– Да вот к свадьбе.

– К свадьбе?

Он кивнул.

– А что свадьба?

– Выйдешь за меня?

Дейа открыла было рот, чтобы отбрить его, но вовремя остановилась. Нет уж, пусть лучше эти посиделки тянутся до тех пор, пока она не решит, что делать.

– Сама не знаю, – сказала она. – Я тебя вижу второй раз в жизни.

– Это да. – Насер покраснел. – Но говорят, если находишь свою пару, сразу это чувствуешь…

– Если речь об обуви – может быть, – отозвалась Дейа. – Но выбрать спутника жизни – задача посерьезнее, правда?

Насер хохотнул, но она видела, что он смущен.

– Честно говоря, – сказал он, – я впервые согласился встретиться с девушкой еще раз. В смысле, я уже с кучей девушек сидел – даже надоело, честно, а моя мать находит на свадьбах все новых и новых. Но ничего толкового ни с одной из них не вышло.

– Почему?

– Не насиб, думаю. Знаешь же эту арабскую пословицу? «Свое найдешь и под двумя горами, а не свое не найдешь и меж двумя губами»?

Должно быть, на лице у Дейи отразилось презрение.

– Что? – спросил он. – Не веришь в насиб?

– Не то чтобы не верю, но сидеть и ждать подарков от судьбы, по-моему, бессмысленное занятие. Мне отвратительна сама мысль, что я не могу повлиять на собственную жизнь.

– Но насиб именно это и означает, – возразил Насер. – В твоей жизни все предопределено – мактуб.

– Тогда зачем вставать по утрам? Зачем ходить на работу, в школу, зачем вообще из комнаты выходить, если в конечном итоге все равно ни на что не влияешь?

Насер покачал головой:

– Если в моей судьбе все предрешено, это не значит, что я могу сутками валяться в постели. Это значит, что Богу все мои поступки известны наперед.

– А тебе не кажется, что такая покорность судьбе не дает тебе жить в полную силу? Ну типа, если все предначертано, что толку стараться?

– Может быть, – отозвался Насер. – Зато она помогает не забывать о своем месте в этом мире и смиряться, когда что-то выходит не так, как хочется.

Дейа не знала, о чем свидетельствует этот ответ – о слабости или о мужестве.

– Я предпочитаю верить, что все-таки способна повлиять на свою жизнь, – сказала она. – Хочется надеяться, что у меня есть выбор.

– Выбор есть всегда. Я и не говорю, что его нет.

Дейа удивленно взглянула на Насера.

– Смотри, без него ведь и свадьбу не играют.

– Может быть, ты и можешь делать предложения направо и налево, – хмыкнула она. – Но у меня выбора нет. Во всяком случае, я его не вижу.

– Да есть он! Ты можешь говорить «нет» до тех пор, пока не встретишь своего человека.

Дейа закатила глаза:

– Это не выбор!

– Ну, как посмотреть.

– Да как ни посмотри! Меня насильно выдают замуж. И даже если мне предлагают разных женихов, это не значит, что у меня есть выбор. Неужели ты не понимаешь? – Она покачала головой. – Настоящий выбор – он не на условиях. Настоящий выбор – это про свободу.

– Может быть, – откликнулся Насер. – Но иногда приходится выбирать из того, что дано. Смотри на вещи проще. Надо принимать жизнь такой, какая она есть.

Дейа вздохнула. Ее терзали сомнения. Она не желала принимать жизнь такой, какая она есть. Она желала распоряжаться ею по своему усмотрению и в кои-то веки самостоятельно определять свое будущее.

– Ну, что мне им сказать? Ты согласна? – осведомилась Фарида, когда Насер ушел. Она стояла на пороге кухни, попивая кахву.

– Я не могу так сразу, – ответила Дейа.

– Ну, по крайней мере, ты можешь сказать, нравится он тебе или нет?

– Да ведь я его почти не знаю, тета.

Фарида вздохнула:

– Я тебе когда-нибудь рассказывала, как познакомилась с твоим дедушкой?

Дейа покачала головой.

– То-то же. А ты послушай.

И Фарида стала рассказывать о свадьбе, состоявшейся почти пятьдесят лет назад в лагере беженцев Аль-Амари. Ей тогда едва исполнилось четырнадцать.

– Нас выдали замуж в один день – и меня, и мою сестру Худу, – говорила Фарида. – За двух братьев. Помню, сидим мы в нашей лачуге, ладони разрисованы хной, глаза подведены колем, а мама закалывает нам волосы шпильками, которые одолжила у соседки. Мы женихов в глаза не видели, пока не подписали брачные договоры! И ужасно волновались, когда мама наконец нас к ним повела. Один из братьев оказался высокий и худой, глазки маленькие, лицо в веснушках; другой – загорелый, широкоплечий, волосы цвета корицы. Второй брат нам улыбнулся. Зубы него были ровные, белые, и я про себя подумала: вот бы меня за него выдали! Но мама взяла меня за локоть, подвела к первому брату и шепнула: «Теперь твой дом там, где этот мужчина».

– Но это же было миллион лет назад! – воскликнула Дейа. – Если так было у тебя, это не значит, что так же должно быть и у меня.

– Так у тебя все совсем иначе! – возразила Фарида. – Скольким женихам ты уже отказала – и с Насером сидела уже дважды! Никто не заставляет тебя выходить за него прямо завтра. Посиди с ним еще несколько раз, познакомься поближе.

– Ну посижу я с ним не два раза, а пять! Я что, узнаю его за это время?

– Да ведь все мы толком друг дружку не знаем, девочка! Даже если целую жизнь вместе проживем.

– Потому это и нелепо!

– Ну, может, и нелепо, но веками именно так и делалось.

– Вот поэтому все кругом такие несчастные!

– Несчастные? – Фарида всплеснула руками. – Это ты-то у нас несчастная? Совесть-то поимей!

Дейа попятилась – она уже знала, что сейчас последует.

– Да ты несчастья в глаза не видела! Мне было шесть лет, когда мою семью отправили в лагерь беженцев. Мы все жили в одной палатке на самом краю – постарались поставить ее подальше от сточных канав и грунтовой дороги, где трупы гнили. Ты представить себе не можешь, какая я была грязнющая – патлы не чесаны, одежка вся в земле, ноги черные что твой уголь! Я смотрела, как мальчишки мячик у сточной канавы гоняют, как на велосипедах по грунтовке катаются – страшно хотелось побегать с ними! Но я уже в детстве знала свое место. Понимала, что матери нужна помощь, горбатилась над ведром, стирала одежду в какой-то грязной жиже, которая у нас за воду считалась. Да, я была еще ребенок, но уже знала, что в первую очередь я женщина!