Предстояло вновь разводить успевшие погаснуть костры, сушить одежду и греться, но теперь в душе поселилось спокойствие – я добыл еду, последнее, чего мне не хватало для выживания. И на некоторое время мог расслабиться.

Моя жизнь в гарнизоне потихоньку вошла в колею. Ящерицы, после того как я подкараулил и убил еще двух из них, прониклись ко мне одновременно ненавистью и страхом, что поспособствовало заключению какого-то подобия перемирия – на меня не нападали, когда я появлялся во дворе, даже убирались с дороги, сердито шипя. Я в ответ держался подальше от казармы, в которой находились кладки яиц, стараясь не провоцировать своих соседей.

Впрочем, перемирие было довольно шатким – я не сомневался, что виверны охотно полакомятся моим мясом, и во дворе показывался только с мечом в руках, рептилии же явно считали, что все мои мысли – лишь о том, как бы прикончить еще кого-то из них, и поэтому держались поближе друг к другу, явно чувствуя себя увереннее в толпе.

Неприятным результатом этого мирного договора было то, что пропитание мне теперь приходилось добывать за пределами крепости. Но и здесь нашелся выход – я охотился на стервятников. Глупые птицы в отличие от виверн совершенно не запоминали уроков и каждый раз, стоило мне вечером выйти на охоту, собирались вокруг. Дальше надо было просто кинуть в их толпу булыжник с нарисованной кровью руной и отпустить контроль – камень буквально взрывался, разлетаясь на осколки и калеча дичь. Оставалось только добить тех, кто не сумел улететь.

Немного угнетала необходимость таскать с собой импровизированный щит из тонких досок, но я слишком хорошо помнил обломок камня, чуть не сломавший мне ногу, – уж лучше поносить немного тяжесть, чем остаться без какой-нибудь конечности.

Мясо стервятников было отвратительным. На его фоне жареная и вареная виверна воспринималась как изысканный деликатес с тонким и нежным вкусом. Здесь же, что бы я ни делал, у меня складывалось ощущение, что я ем падаль. Пришлось в конце концов смириться – а что еще оставалось делать.

Виверны, кстати, после того как я начал систематически ходить на охоту за пределы укрепления, начали получать от меня подачки в виде лишних тушек стервятников. А что, мне не жалко, а они, занятые дележкой еды, не мешают потрошить и ощипывать мою собственную птицу. И все довольны.

К концу первого месяца такой жизни ящерицы уже относились ко мне заметно терпимее – похоже, считали более-менее своим. Не нападаю, еду иногда приношу. Полезный член общества.

Мне же к этому времени уже хотелось выть от подобного существования. Единственный приятный момент заключался в том, что я, похоже, действительно научился заживлять себе раны. Не сразу, конечно, но тем не менее. Час-два в день, посвященные промывке организма энергией, – и уже через неделю все мои повреждения остались в прошлом. Ноги ходили, руки сгибались.

Мне, конечно, было приятно, что я сумел делать магией еще что-то, причем весьма полезное в Пустоши. Но в отличие от счастливого момента на берегу моря эйфории не было. Тогда передо мной был открыт весь мир, а сейчас я чувствовал себя узником проклятого плоскогорья.

Время неспешным ручейком текло мимо. Я гулял по окрестностям, охотился, подкармливал ящериц… Нашел, вернул и дочиста отстирал рюкзак. Прочитал до конца книжку Галларда, в которой выдуманный аристократ счастливо возвратился в княжество, все же добившись руки своей возлюбленной. Затем от корки до корки прочитал дневник аристократа настоящего, валяющегося в виде скелета в пещере неподалеку.

Чего-то особо интересного не оказалось ни в одном из этих творений.

Еще я все так же пытался как-то развивать свой магический потенциал, но здесь меня ждало жестокое разочарование – похоже, единственное, что я в своей жизни смогу делать, – это зажигать костры и раскалывать камни. Тоже, в общем, неплохие умения, далеко не все осилят и это.

Ну и, наконец, я от скуки все же осмелел и опять взялся читать древнюю книгу. Приходилось с трудом пробираться сквозь ужасную смесь нескольких языков, но я все же потихоньку расшифровывал текст. Осилил, правда, пока что лишь первую главу, дающую обобщенные понятия о демонах.

Чтиво оказалось увлекательным и напомнило мне о трактате в библиотеке Ольда, посвященном религии и богам.

До сего момента демоны представлялись мне непонятными существами из других миров, способными приходить на призыв мага.

Все оказалось одновременно и проще, и сложнее.

Мы сами создаем своих демонов.

В полумраке деревенских хижин матери рассказывают детям про кошмарные порождения тьмы, крадущиеся в ночи и жаждущие людской крови. Далеко на севере, под свист неумолкающего ветра, обитатели заснеженных пустынь вполголоса передают друг другу истории про красноглазые тени, сотканные из снежинок и сулящие смерть заблудившемуся путнику. На своем острове, набравшись пивом, длиннобородые приземистые гномы с жаром обсуждают таящиеся в глубинах горных пещер мрачные сущности…

И они приходят на этот зов. Проявляются из той же оболочки мира, что и наши божества.

Люди верят, что боги призваны им помогать, – и боги иногда приходят на помощь в трудный момент. Люди верят, что демоны несут лишь боль и ужас, – и из ночной мглы за ними с кровавым вожделением начинают следить горящие призрачным огнем глаза.

Помнится, в тот прекрасный момент мне стало несколько не по себе, и я, нервно посматривая по сторонам и ругая себя последними словами за то, что взялся читать книгу ночью, отложил ее в сторонку. А затем на всякий случай подложил пару щепок в костерок.

И потом не открывал трактат почти неделю.

Но эти изыскания были в прошлом. Прямо сейчас же я, вконец пресытившись жизнью в гарнизоне, топал на восток, попутно бодро размахивая мечом из стороны в сторону. Пора разведать ближайшие окрестности, а заодно и потренироваться в обращении с оружием. Тут я, правда, не питал радужных надежд – сложно представить, что у меня получится управляться с железкой так же хорошо, как покойному аристократу. Тот-то, наверное, с пеленок этим занимался, может, даже турниры какие-нибудь выигрывал. Мне же к весу бы привыкнуть и наловчиться определять расстояние, на которое я могу дотянуться.

По расчетам, до цели моего текущего похода – водопада – от крепости было миль пятьдесят. Но первые признаки присутствия большого количества воды я заметил уже к вечеру первого дня пути – немного посвежевший воздух, чуть более пышная растительность вокруг. Правда, мне было особо не до всего этого – я искал укрытие от поганых птиц, летающих в небе и стремящихся попасть в меня пометом. Благо от этого я был более-менее защищен – уже довольно давно сделал себе нечто вроде зонтика из обломков мебели и шкуры одной из виверн.

Убежище нашел уже ближе к темноте – небольшую расщелину среди нагромождения камней, в которую и залез на ночь, закрывшись от стервятников камнем.

Они мне что-то негодующе орали снаружи, но я уже настолько привык к этому ору, что не обращал внимания и спал сном младенца.