В тот же день, когда ребята приходили к майору, Тихон Карякин был арестован. Баба Оля, Ольга Алексеевна, была вызвана в угро и там строжайше допрошена. Задержали и Клавдию Лыткину, она полностью подтвердила выдвинутую ребятами версию. В вечер убийства Тихон долго курил на черной лестнице, пока Клавдия готовила ужин и накрывала на стол, пришел какой-то мрачный, сразу напился и лег спать. Майор лично ездил на встречу с Александром Иванько по клички Кривой и выяснил, что Тихон Карякин имел карточный долг, который вернул сполна двадцать второго июня. А работник ресторана Бобров, приземистый неприятный тип, подтвердил, что Карякин хвалился ему, что толкнул какое-то кольцо знакомому барыге за хорошие деньги. Разыскали и барыгу. Долго склоняли его к сотрудничеству, но, в конце концов, выяснили, что перстень был, но быстро от барыги уплыл, сдали его в комиссионку. И его в тот же день купили. Как выглядел перстень, барыга помнил плохо, а сам Карякин утверждал, что снял его с пьяного посетителя в ресторане, тот напился как сапожник, и Карякин помогал его в поезд грузить. Тогда и колечко тиснул. Никто этого посетителя по имени-отчеству не знал, и в какой поезд грузили, не запомнил. Про кольцо говорил, что было не с синим камнем, а с красным. Ну, так никто и не ждал, что Тихон сознается. А вскрыть дверь простой булавкой для такого умельца, как Тихон, дело плевое, потому как сидел он уже дважды за квартирные кражи и один раз за уличное ограбление. Так что покойный Платонов дверь своему убийце не открывал, Карякин проник в квартиру сам, прошелся тихо по комнатам, наткнулся на хозяина и то ли с перепуга, то ли умышленно убил его, чтобы свидетеля не оставлять.

В общем, дело закрыли, Тихона Карякина осудили. И все вроде бы было в порядке, а только нет-нет, да и проснется майор среди ночи. Повертится с боку на бок, вспоминая дело об убитом докторе, покурит у окна и опять идет в койку, успокаивая себя, что все верно, все правильно, все проверено, показания сняты, улики собраны. А то, что Карякин не признался в убийстве, ну так не все свою совесть облегчить спешат. А может, это задетое самолюбие не дает майору спать по ночам. Все ж таки сопливые мальчишки такое дело раскрыли, а он, майор, маху дал.

Обидно.

– Струганков Михаил Александрович, улица Партизана Германа. Вышел пять лет назад, – сообщил капитану Никита Макаров. – Ну что, я съезжу, пробью гражданина?

– Поезжай, да повнимательнее. Я тут пролистал его дело, тип был напрочь отмороженный. Если бы его не посадили, он бы так долго не протянул, точно бы уже на кладбище лежал, с таким вот чисто конкретным памятником, – показал руками размеры глыбы капитан.

И Никита поехал, после поездки в Тихвин прогулка в сторону станции метро «Проспект Ветеранов» казалась ему сущей ерундой.

– Кто там? – раздался из-за двери грубый хриплый голос.

– Михаила Александровича можно?

– Можно, если осторожно, – прозвучал из-за двери идиотский ответ, но замки все же лязгнули и дверь распахнулась.

Проживал бывший гроза сел и деревень и главарь одной из крупных бандитских группировок начала девяностых в скромном блочном доме, в не самом престижном районе города. И выглядел так же непрезентабельно, как и его жилище. Никита с плохо скрываемой неприязнью разглядывал неряшливого, оплывшего, давно не бритого мужика лет шестидесяти с гаком, потного, одышливого, с обрюзгшей, покрытой наколками кожей, с квадратным подбородком и маленькими глубоко посажеными глазками неопределенного мутноватого цвета.

– Чего надо? – Прохрипел мужик и закашлялся, Никита брезгливо посторонился.

– Вы Михаил Александрович?

– С утра я был.

– Оперуполномоченный Макаров, Следственный комитет. Разрешите войти?

– А если нет? – выставив вперед подбородок, нагловато спросил Струганков.

– Тогда мы вызовем вас к себе, – спокойно пояснил Никита.

– Валяй, заходи, – после минутного размышления распорядился Михаил Александрович. – Ну, чего надо? – не делая попыток провести гостя в комнату, поинтересовался хозяин, растопырившись поперек тесной прихожей.

– Вы знаете Ситникова Алексея Родионовича?

– Ситникова Алексея Родионовича? Ту сволочь, что меня в тюрягу упекла? Нет, не знаю, – нагло ухмыльнулся в лицо Никите Струганков.

– А вам известно, что он был убит седьмого июля этого года?

– Да ну? Вот праздник-то! Ну, есть ведь справедливость на этом свете! – звонко хлопнул он по ладони тыльной частью руки. – Вот спасибо, что пришли сообщить! – шутовски поклонился Никите Струганков. – Это все или еще что имеете сказать?

– Имею. Что вы делали седьмого июля с двенадцати до пятнадцати часов?

– Дома был, телевизор смотрел. С мамой вот. – Не теряя бодрости духа, сообщил Струганков. – Мама! – Крикнул он неожиданно в комнату. – Выглянь к нам!

Раздалось неспешное шарканье, затем в прихожую выглянула очень старая, худенькая, скрюченная старуха. Лет восьмидесяти, не меньше.

– Мама, я седьмого числа весь день дома был?

– Ага, ага, дома, – закивала старушка, и Никите показалось, что она так будет кивать на все, что скажет ее престарелое дитятко.

– Спасибо мама, иди.

– Ага, – кивнула еще раз старушка и ушла в комнату.

– Видал? – оборачиваясь к Никите, грубо, без всякого намека на недавнюю шутейность, спросил Струганков. – А теперь топай отсюда, слышал? Вали!

Струганков уперся в Никиту рукой и вытолкал за дверь.

Никите такое обращение не понравилось, но ничего поделать он не мог, кроме как позвонить в соседскую квартиру, а потом в следующую, потому что в первой ему не открыли.

– Михаил Александрович? – пугливо поглядывая на соседскую дверь, поинтересовалась женщина. – Заходите. Только быстренько.

И Никита радостно шмыгнул за порог, понимая, что уж тут ему наверняка расскажут о Струганкове много и с удовольствием.

– Вы, значит, из полиции? Документики покажите, – суетливо потирая ручки, попросила гражданка. Пришлось предъявить. – Ага. Ладно. Пойдемте на кухню. Галина Петровна меня зовут, – усаживаясь на табуретку, сообщила хозяйка. Я с этим боровом всю жизнь дверь в дверь живу. Мы даже в школе вместе учились, он и тогда бандитом был, только малолетним. Это только мать его, тетя Люся, сыночка ангелом во плоти представляла. Что ей ни говорили, только отмахивалась. У мальчика переходный возраст, перерастет! Перерос, – сердито буркнула Галина Петровна. – Чем он после школы занимался, не знаю, я тогда в институте училась, мы не общались, но, думаю, фарцовкой, потому что одевался больно дорого и модно, магнитофон у него вечно орал, девицы расфуфыренные приходили, но в остальном все тишком. А уж как девяностые начались, тут уж пошло-поехало. Машину себе купил, цепь с руку толщиной на шею повесил, дружками обзавелся. Ходил королем, всех пинал, обижал, вел себя по принципу чем хуже, тем лучше. И попробуй только пикнуть в ответ, тут же по физиономии кулаком. И неважно, женщине, или ребенку, или пенсионеру. В милицию жаловаться было бесполезно, у него там все были прикормленные, с днем рождения приезжали его поздравлять, матери – тем более. Она то ли дурой прикидывалась, то ли правда его вранью верила, что он у нее крутой бизнесмен. А про то, что он ведет себя как свинья, и слушать не хотела. Говорила, от зависти клевещут. Правда, надо сказать, что с ней он себя так не вел. И шубу купил, и продукты мешками таскал, когда вся страна голодала, они икру и консервированные персики вместо картошки ели, – с горечью рассказывала соседка, а Никита слушал, терпеливо ожидая, когда она от давно прошедшего перейдет к дню сегодняшнему. – Мы уж все мечтали, чтобы он себе какие-нибудь хоромы отгрохал и уехал от нас на все четыре стороны. Хоть на Таврическую, хоть куда. И вдруг он и правда исчез. Сперва-то теть Люся хвасталась, что он себе загородный особняк построил и отдыхать уехал, а потом уж и лето закончилось, и осень, а его все нет. Тут уж тетя Люся проговорилась, что посадили Мишку. Мы сперва опасались, что откупится и выйдет, но годы шли, он все сидел, а вот лет пять назад вернулся. Мы уж про него и думать забыли, жизнь в стране совсем другая пошла. А тут нате вам, Миша. Когда вернулся, попробовал по-старому себя вести, гоголем этаким, в ноги людям плевать, цыкать на всех, хамить. Да его быстро на место поставили. Полицию вызвали, те приехали и грамотно все ему объяснили, и теперь он носа из квартиры не кажет, сидят с матерью, как два сыча. Но деньги у него все же водятся. Еще, наверное, с прежних времен где-то заныкал. Потому что он ни дня не работал с тех пор, как вышел, а живут хорошо, не бедствуют. Телик недавно себе большой плазменный купил. Машину, как вернулся, купил, подержанную «БМВ», ведро, конечно, но им с матерью и эта без особой надобности.