Эшли покачала головой:

– Может, следят, а может, и нет. Не знаю. Надо было убить пилота.

Она сказала это так легко и непринужденно, что я не сразу нашелся с ответом.

– Допустим, за нами не следили, – предположил я наконец. – Как он узнает, куда я подамся дальше?

– Куда мы подадимся, – поправила Эшли.

– Вот это я и хотел обсудить.

Огромные глаза Эшли стали еще больше.

– Да ну?

– Послушай, я меньше всего хочу остаться один. Но против фактов не попрешь. Все, кто оказывался рядом со мной или пытался мне чем-то помочь, в итоге либо очень серьезно пострадали, либо умерли. Мой дядя, Беннасио, Сэмюэл. Тебя уже один раз пырнули…

– И застрелили.

– Да, но это не в счет.

– Пущенная в меня пуля не в счет?

– Стрелял-то я.

– Все равно.

– Чтобы спасти.

– Стрелял в меня для моего же блага?

– Это был такой «зигзаг». Мне казалось, что я уже все объяснил.

– Ты хочешь от меня избавиться.

– Я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Я уже пострадала.

– Может быть хуже.

– Может быть и так, что я уже взрослая и не нуждаюсь в том, чтобы тинейджер решал, что и как мне делать.

– Нуэве это понимает. Ты была действующим оперативником и тоже, думаю, понимаешь. Вот почему Мингус использовал тебя при тестировании. Вот почему Нуэве грозился убить тебя, пытаясь заставить меня сдаться. Я не могу допустить повторения, Эшли. Особенно с тобой.

Эшли озлобленно всосала через соломинку остатки молока. Если, конечно, возможно озлобленно хлюпнуть.

– И куда мне, по-твоему, деться? Альфред, я не могу вернуться в Контору… Я помогла тебе бежать. Ты хоть представляешь, что со мной сделают? И вернуться к старой жизни я тоже не могу. Ее у меня отняли. Господи, знай я тогда, в шато, что ты намерен сделать, я попросила бы о смерти. Ты не можешь так со мной поступить. Я не позволю. Куда бы ты ни пошел, я пойду за тобой. И пока я жива, пока жив ты, я тебя не оставлю.

– Об этом и речь. Это я и пытаюсь сказать. Я не знаю, что со мной будет, но больше чем уверен в твоей судьбе. Эшли, я не хочу, чтобы это случилось. Я лучше харакири себе сделаю, чем буду смотреть, как это происходит с тобой.

Эшли бросила салфетку в тарелку и наклонилась ко мне через стол. Она заключила мое лицо в ладони и поцеловала в губы. Я почувствовал вкус шоколада.

– Ты не догоняешь, – сказала она и погладила меня по щеке. – Я приписана к тебе, Альфред Кропп. Ты мною владеешь.

Оставив Эшли в ресторане, чтобы никто не подумал, будто мы собираемся сбежать, не заплатив, я пошел в офис «Вестерн юнион», где меня уже ждал перевод от мистера Нидлмайера, и обналичил двадцать долларов на звонок Сэмюэлу.

Ответили после третьего гудка. Это был не Сэмюэл, но голос показался мне смутно знакомым.

– Думаю, я знаю, кто звонит, – сказал он с французским акцентом.

– Где Сэмюэл?

– Преподобный Иоанн неважно себя чувствует, Альфред, – ответил Вош словами оператора АМПНА. – Но если ты оставишь сообщение, я с удовольствием передам.

Я прислонился к стене и закрыл глаза. Во рту появился привкус салата, и я испугался, что меня стошнит прямо у телефона.

– Он жив?

– Он-то жив, а вот ты нет. Тебе стоило посетить свои похороны. Очень трогательно, хотя и не многолюдно.

– Ты не купился.

– Жалкая попытка. Зачем преподобному Иоанну охранять труп?

– Я хочу с ним поговорить.

– Ему нездоровится. Мне показалось, что эта тема закрыта.

– Откуда мне знать, что ты не врешь? Может, вы уже его убили.

– Тогда я стал бы лгуном и тупицей вроде того, кто имитирует собственные похороны.

– Что вам надо? – спросил я.

– Ты знаешь что.

– У меня этого нет.

– Excuse-moi?[16]

– Я сказал, что у меня этого нет. Никогда не было, и я не знаю, где его искать.

– Что искать?

– Череп. Череп, Вош. Тринадцатый Череп.

Вош сперва ничего не ответил. Потом рассмеялся:

– А ты смышлен, Альфред Кропп. Скажи, где находишься, и я помогу его найти.

В аэропорту было полно народу. Только что приземлился самолет, и люди спешили на стыковочные рейсы. Судя по одежде, большинство были отпускниками. Парочки и семьи, немного возбужденные, как все путешественники, быстро проходили мимо, болтали и смеялись, тянули за собой уставших детишек. Мне было не суждено попасть туда, куда они спешили. Не суждено оказаться и на их месте сейчас.

– Скажи, где ты находишься.

– Снаружи, – ответил я.

– Пардон?

– Я сказал, что вышел из здания аэропорта Хелена, штат Монтана. И захвати его с собой, понятно?

– Я договорюсь. Почему бы нам не сломать традицию, Альфред? Стой, где стоишь, и не дури.

– Я никуда не денусь, – сказал я. – Насчет дурости обещать не могу.

Закончив разговор, я вернулся в ресторан и оплатил наш счет. Глаза у Эшли покраснели, и я подумал, что она плакала, пока меня не было.

– Почему так долго? – спросила она.

– Деньги задержались, – соврал я. – Пришлось ждать.

В магазине аэропорта я прикупил джинсы и свитеры с надписью «Биг скай эрлайнз» на груди, после чего зашел в туалет переодеться.

Когда я вышел, Эшли окинула меня критическим взглядом и спросила:

– А где пистолеты?

– Выбросил в урну. Оружие и самолеты не сочетаются.

– И куда мы летим?

– В Ноксвилл, – соврал я во второй раз за полчаса.

Врать вообще нехорошо, но иногда для того, чтобы сделать, что должен, приходится поступать плохо. Я выкинул эту мысль из головы. Так рассуждает Оп-девять.

«В другой жизни ты мог бы стать отличным АНП».

– А это не слишком очевидно? – спросила Эшли.

– На то и расчет. Настолько очевидно, что очевидность делает это неочевидным.

– Нуэве расставит агентов у всех выходов, в каждом ресторане, а то и в каждом туалете. Мы и тридцати секунд не продержимся в Ноксвилле.

– Я не вижу выхода. У меня в голове бомба, и только один человек может ее вынуть. Тот, кто приказал ее установить.

– Нейрохирурги есть во всех крупных городах Америки, – напомнила Эшли.