сопровождении своей партии, вооруженной граблями, въехал на гумно, Иван уже был там и докашивал лоскуток луговины. Увидя приближающегося брата, он перестал косить и смотрел, что будет делать Никеша.

– Что вы тут делаете? – закричал он, когда увидел, что телега остановилась у первой копны сена и ее начали укладывать на телегу.

– Это брат-то твой? – спросил Фома.

– Да…

– Ну, парень, эких-то видали…

– Да что вы и сам деле! – повторил Иван подходя к брату. – Ты, Никанор, что хочешь делать?…

– Сено забрать… – нетвердо отвечал Никеша.

– Да это разве твое… Это я накосил… Не трожь…

– Ну и ладно что припас… И на том спасибо, что накосил, а мы увезем… – отозвался Фома…

– А ты что за человек?…

– А я такой человек! Вишь какой: не глиняный, а жиляной да костяной… – отвечал Фома; и с этими словами поднял и бросил на телегу огромную охапку сена.

– Да вы что же, с озорством, что ли, приехали?… Не трожь, говорят… Это сено мое…

Тут женщины заговорили было обе в один голос, но Фома остановил их: а вы, знай, подгребай… Что вам тут разговаривать!.. – сказал он им…

– Ну, коли твое, так бери! – обратился он к Ивану. – А либо нам не давай, а мы вот знаем, что свое, так и берем…

– Да ты это и сам деле? – говорил Иван, разгорячаясь и подступая к Фоме.

– А ты что? – отвечал Фома и остановился, подпершись в бока…

– Не трожь, говорят, Никанор, а то не честью прогоню.

– Ну, подступись… – отвечал Фома, не переменяя позы.

– Да ты что на глотку-то лезешь… Я ведь и кол возьму…

– Возьми, чем мне ходить: на твоей же спине будет…

– Ох ты!.. – вскрикнул Иван и с поднятым кулаком бросился на Фому.

– Ох ты!.. – вскрикнул Фома и также с поднятым кулаком бросился навстречу Ивану.

Они налетели друг на друга. Женщины завизжали, но противники не ударили друг друга, а схватили один другого за ворот, и в то же мгновение на обоих затрещали рубашки, разорванные через всю грудь. Противники после того оставались несколько секунд неподвижными, злобно осматривая один другого.

– Ну, катай! – сказал наконец Фома, откидывая в сторону кулак… И две тяжеловесные зуботычины огласили утренний воздух.

Женщины опять завизжали. Фома размахнулся было, чтобы повторить удар, но Иван вдруг обратился в бегство, потому ли, что почувствовал кровь во рту, или увидел, что противник ему не по силам, или испугался нового нападения со стороны Никанора, который, впрочем, бросился к дерущимся с тем, чтобы разнять их, боясь кровопролития.

– Что, сдрейфил?… Наутек? – кричал вслед ему Фома, отирая щеку, на которой выступило багровое пятно… – Я бы те дал… Что бежишь да плюешь, али зубы ронишь?… Многих ли нет… Ну что? Говорил, что сено будет наше, – обратился он к Никеше. Ну, навивайте же проворней… А ты мне, барин, рубаху дай другую… – И Фома преспокойно разлегся на лугу, на том самом месте, где стоял… Нет еще, жидки костя ему барахтаться со мной: я этаких-то четверых уберу…

Между тем воз был навит, но в ту самую минуту, как его утягивала веревкой, чтобы везти, на гумно поспешно пришел, в сопровождении Ивана, сам Александр Никитич. Фома, увидя их, тотчас поднялся на ноги.

– Вот еще другого ведет: какого-то старого пса… Подходи…

– Никанор, ты что разбойничаешь? – кричал Александр Никитич. – Ты что, мерзавец, разбойничаешь?

– Да на что же вы, батюшка, сено-то мое скосили?…

– Да разве твое, разве у тебя есть что твое, разве не на моей ты земле живешь?… Захочу дам, не захочу и из дома-то вон выгоню… Ах ты… Сейчас свали назад сено…

Никанор стоял в нерешимости…

– Вези, барин, что его слушать-то… старого хрыча… – говорил Фома.

Тут вступились было женщины с обычным своим криком и визгом. Но Александр Никитич не обращал на них никакого внимания.

– Никешка, тебе говорят: свали, – кричал старик.

– Вези, барин! – настаивал Фома и взял лошадь под уздцы.

– Никешка, не послушаешься – прокляну, и не будет тебе моего благословения ни в сей век, ни в будущий и во веки веков.

– Отступись, плюнь, – шепнула Никеше Наталья Никитична. – Против родителя, видно, не пойдешь… Отступись: им в прок не пойдет… За обидимых Бог накажет…

– Ну, так сваливайте! – проговорил, смутившись, Никеша.

– Что? Сваливать?… – отозвался Фома. – Не дам сваливать: вези домой.

– А ты, молодец, не буянь: я еще пойду в деревню да попрошу, чтобы тебе руки скрутили да в суд представили; чтобы ты не буянил, не дрался бы…

– Пожалуй, представляй: я господский человек, за меня мой господин ответит… Ну нечего, барин, пустого-то разговаривать: вези сено домой, благо воз навили…

– Нету, Фома Мосеич, надо, видно, свалить: родитель приказывают…

– Так сваливать будешь?…

– Надо свалить.

– Так тьфу тебе… чертово урево… Из-за чего же я хлопотал-то… А еще барин прозываешься… – И плюнув чуть не в лицо несчастному Никеше, Фома пошел прочь, с самым недовольным видом, и, отойдя несколько десятков сажен, лег на земле на самом солнечном припеке. – Наскочил бы ты на меня еще: я бы те дал… – бормотал он, злобно посматривая в ту сторону, где остались его враги и союзники…

Когда Фома ушел и в то время, пока сваливали воз с сеном, Александр Никитич продолжал бранить Никешу. Тот ничего не возражал, но Катерина и Наталья Никитична отбранивались.

– Да ну, что еще лаешься, – сказала наконец Наталья Никитична, когда телега была совершенно опростана. – Вот твое сено, возьми его, подавись… Разве и тебе Бог попустит, что обижаешь сына с внучатами? Не попустит небось… Экой отец!.. – И уныло, с поникшею головою, на пустой телеге поехал Никеша обратно к дому, сопровождаемый смехом Ивана и бранью и угрозами отца.

– А ты не убивайся, Никешенька: пущай, Бог с ним, родительская воля… А с твоего добра он не разживется… А ты работай-ка по-прежнему, да встань на прежнюю ступень, так и будет у тебя всего много и без отцовского.

– Ну, у вас только и есть, что работай, а много ли сами-то без меня работаете… Как бы я-то не промышлял, так немного бы нажила… – бормотал про себя Никеша.

Они поравнялись с Фомой.

– Ну что, барин, все для тебя сделал: сам не умел получать, на себя и пеняй… А новую рубашку ты мне предоставь, хошь с себя сними…

– Пойдемте.

– Куда?… Завтракать что ль?

– Нет еще, завтракать-то рано, а надо косить приниматься…

Фома свистнул.

– Нет, барин, шалишь: косить-то уж я не пойду, сыти… Нет, вон у меня скулы-то какие… За водкой пошли, так-так, выпить можно…

– Теперя не время… А надо косить: скоро роса поднимется, тогда