— Зиги Квасневский! Он был воспитателем немецкоязычных мальчиков и предложил мне обучать их земледелию. Мы ж готовились к жизни в Палестине, правда, местность была скорее заболоченная, нежели пустынная, но базовые навыки можно приобрести на любой почве. Еще мы научились красть, у нас были вшивные карманы, был даже патент на брюки с подкладкой, куда можно спрятать огурец или помидор. У нас есть фотография Зиги, сейчас принесу. Вот он, симпатяга! Дети, правда, его доводили… Кстати, у Зиги в Терезине была жена. Как-то мы гостили в Канаде у друзей, тоже из Терезина, и они говорят, неподалеку живет Труда такая-то, назвали ее фамилию — мы хором закричали: «Это наша Труда!» Те позвонили ей, говорят: Труда, только не падай со стула — и передают мне трубку. Назавтра она приехала к нам, вдова Зиги, живая…

— А можно будет переснять эту фотографию для книги?

— Конечно, мы вам все дадим, правда, Манци? Я оставалась в Терезине до конца, кое-что удалось сохранить.

Манци молча ждал, когда Женка доскажет свою историю. Он что-то обнаружил…

— Смотри, раби Шён[13]! Сколько же он прочел лекций в Терезине…

• Суть еврейства

• Филон Александрийский — грек и еврей

• Евреи и еврейство в Египте

• Пятикнижие

• Пророчество и пророки

• Понятие искупления в иудаизме

• Религиозная жизнь в Терезине

• Социальная идея иудаизма

• Слово Божие в традиции и науке

• Наука и исследование

• Религия и конфессия

• Жизнеутверждающее мировоззрение

• Один день в Иерусалиме

• Исторические места Палестины

• Еврейский юмор

• Из лаборатории старого еврейского сказочника

• Саббатианство и хасидизм

• Афины, Рим и Иерусалим

• Еврейские секты

• Моисей и Магомет

• Моисей и Павел

• Моисей и Будда

• Традиция и наука

• Евреи и иудаизм в Египте

• Песах: практика и обычай

• Оптимизм в иудаизме

— Откуда все это?

Объясняю: один источник — отчеты отдела досуга о проведенных в гетто культурных мероприятиях, списки посылались в комендатуру на утверждение, другой — упоминания о лекциях в дневниках и подпольных журналах, третий — письменные и устные воспоминания послевоенного времени.

— Посмотришь на такой список и задумаешься: а были ли мы вообще в Терезине? Я ни одной лекции там не слышал, вообще ни о каких лекциях не знал. Но что мы с Женкой знаем наверняка, что нас поженил раби Шён!

— Это наш раввин из Простеёва. Он был убежденным сионистом, преподавал нам иврит. Он влюбился в меня и попросил раби Иосифа Гольца, моего дядю, главу общины, засватать меня. Я стала смеяться: нет, раби, ты очень хороший, но у меня есть Манци.

Раввин Альберт Шён, 1939. Архив Е. Макаровой.

Женка приносит альбом с фотографиями.

— Смотри, вот он, Альберт Шён, по-немецки, — красавец. Он и правда был хорош собой. Бедняга, — вздыхает Женка, глядя на отверженного жениха.

— Материала у нас много, — говорит Манци. — Одних только вещей оттуда… Но не сегодня. Я еще не отошел после операции… А если мы будем входить в подробности… Я вижу, тебе все интересно… Выходит так: бросаем камень — от него расходятся круги… Давай держаться какой-то линии. Вернемся к раби Шёну. В Простеёве он занял место покойного доктора Гольдшмидта. Ему было двадцать три года, и он уже получил раввинский сан. При том что был сионистом левого толка и состоял в организации «Тхелет Лаван». Мы с Женкой тоже туда вступили. Мы увивались за ним. Юноша — и духовный наставник. Нет, мне нельзя много говорить.

— Он был примо примиссимо, — продолжила Женка. — Все было при нем, а главное — юмор. Человек столь образованный, и шутник при этом, и молодой при этом — снимите шляпу.

Манци смотрит в список лекций.

— «Один день в Иерусалиме», Женка, помнишь, он ведь и нам рассказывал про поездку в Эрец Исраэль? Так что одну его лекцию мы все-таки слышали. Но в Простеёве. Зачем он вернулся из Палестины?! Сидел бы тут с нами, старенький…

— Он вернулся, чтобы перевезти нас туда, но не успел. И мы не успели. Кстати, на нашей свадьбе пела госпожа Клинке, под аккордеон. Она работала воспитательницей в детском доме, которым руководил Зиги… Я еще думала: в чем выходить замуж? Одна девушка дала юбку, другая кофту — и наряд готов. И только мы вошли туда, под крышу, только приблизились друг к другу — грянул хор, мы так расчувствовались… Потом я всю жизнь пела в хоре, боже, какие это были чувства!

Представь себе, через несколько месяцев Манци получает повестку на транспорт. Я в отчаянии, плачу и плачу. Пошла к Эдельштейну[14], главному еврейскому начальнику. Пусть вычеркнет Манци из списка! Нет. Пошла к эсэсовцу Курзави, я в его огороде работала, — и говорю: «Можно вас о чем-то попросить?» «Проси». Я объяснила, что мы только что поженились и муж получил повестку на транспорт. Пусть он отпустит меня с работы, и я поеду с ним. Он помолчал, потом сказал: «Не стану тебе помогать, когда-нибудь узнаешь почему». Так и сказал. А ведь пойди я с Манци, моих родителей отправили бы с нами. Этот Курзави не только меня, он всю мою бригаду спас от осенних транспортов. Сказал, что без нашей помощи не сможет снять урожай. После войны я так хотела повидать его, сказать ему доброе слово. Но не удалось. Его повесили.