- До Олдтауна осталось миль тринадцать.

- Хорошо.

- Не знаешь, где Скрамм?

- Я не его доктор. Ищи сам, если хочешь.

- Что ты бесишься?

Макфрис дико расхохотался.

- Да, чего это я бешусь? Очевидно меня волнует новая ставкаподоходного налога. И еще цены на зерно в Южной Дакоте. Олсон - у неговывалились кишки, и он шел с вывалившимися кишками! - вот от чего я бешусь,Гэррети! - он прервался, подавляя приступ тошноты, а потом сказал.

- Со Скраммом плохо.

- Да?

- Колли Паркер щупал его лоб и сказал, что у него жар. Оннесет какую-то чушь - о своей жене, о хопи, о навахо... Трудно понять.

- Долго он еще сможет идти?

- Кто знает? Может, дольше нас всех. Он ведь здоровый, какбуйвол.

О Господи, как я устал.

- А Баркович?

- Он прячется. Знает, что многие будут рады увидеть, как онполучит пропуск. Он хочет пережить меня, вонючка. Но он очень плохо выглядит. -Как и все мы.

- Ага. Говоришь, до Олдтауна тринадцать миль? - Где-то так.

- Могу я сказать тебе кое-что, Гэррети?

- Конечно. Я унесу это с собой в могилу.

- Это точно, - кто-то в толпе пустил ракету, и Гэррети сМакфрисом подпрыгнули. Несколько женщин завизжали, кто-то выругался с набитымпопкорном ртом.

- Все это так ужасно, - сказал Макфрис, - из-за того, чтовсе так обычно. И Олсон был обычным, хотя и удивительным. Обычным иудивительным.

Он умер, как жучок под микроскопом.

- Ты говоришь, как Стеббинс, - заметил Гэррети.

- Жаль, что Присцилла не убила меня. Тогда все было бы нетак...

- Обычно?

- Да. Тогда бы...

- Извини. Я подремлю немного, если получится.

Макфрис пожал плечами и отошел. Гэррети в первый разпожалел, что обзавелся приятелями на Длинном пути. Оказывается от этого тожемогло быть тяжелее.

Кишечник распирало. Скоро придется облегчиться. При мысли отом, что это придется делать на глазах у публики, которая будет смеяться итыкать в него пальцами, он мысленно скрипнул зубами. Потом они еще разберут егодерьмо на сувениры. Казалось немыслимым, что люди способны на это, но так ибыло.

Олсон с вываливающимися внутренностями... Макфрис и Присциллана пижамной фабрике... Скрамм с его широким лицом, красным от жара... ГоловаГэррети склонилась на грудь. Он задремал, продолжая идти. Его ноги мерноопускались на асфальт; отставшая подошва хлопала, как ставня заброшенного дома.

Я мыслю, следовательно, существую. Первый урок латыни.

Тарабарские фразы на мертвом языке. "Эне, Бене, Раба,Квинтер, Финтер, Жаба".

Я существую, следовательно... Взлетела ракета,сопровождаемая приветственными криками.

Мимо прогромыхал вездеход. Гэррети проснулся отметаллического голоса, объявляющего ему предупреждение, и заснул опять.

"Отец, я не радовался, когда тебя не стало, но и неогорчился по-настоящему. Прости меня. Но я не поэтому здесь. Стеббинс неправ. Яздесь потому..."

Его разбудили выстрелы и знакомый стук упавшего тела. Толпазакричала - не то от ужаса, не то от восторга.

- Гэррети! - крикнула какая-то женщина. - Рэй Гэррети! Мы стобой!

Мы все с тобой, Рэй!

Ее голос перекрыл остальные, и сотни голов повернулись всторону земляка. Отдельные крики переросли в общий рев. Гэррети слушал своюфамилию, пока она не превратилась для него в набор бессмысленных звуков. Онпомахал кричащим и опять провалился в сон.

"А ну вперед, жопы! Вы что, хотите жить вечно?"

Неизвестный сержант

Первой мировой войны

Они прошли через Олдтаун около полуночи. Для Рэя Гэрретипуть через город был сплошным полусонным кошмаром. Толпа вопила, не умолкая,пока крики не слились в единый нечленораздельный шум, нарастающий и утихающий,подобно рокоту прилива. Юпитеры превратили ночь в день, осветив все зловещиморанжевым светом, в котором даже самое дружелюбное лицо напоминало маску изфильма ужасов. Из окон летели конфетти, газеты, длинные полоски туалетнойбумаги.

Как ни странно, в Олдтауне никто не погиб. Постепенно ониотдалились от оранжевых огней и шума толпы к реке, где их встретил резкий запахбумажной фабрики - химикаты, горелое дерево, рак желудка. Горы опилокподымались выше городских зданий, а рядом, как египетские пирамиды,громоздились штабеля дров. Гэррети почудилось, что он уже не на земле, а вкаком-то месте вечности, когда его вернул к действительности толчок под ребра.Это был Макфрис.

- Что такое?

- Выходим на магистраль. - Макфрис был возбужден. - Похоже,там собралось целое войско. Нас встретят салютом из четырехсот стволов. - Яслышал уже достаточно салютов из трех стволов, - проворчал Гэррети, отчаяннопротирая глаза. - Ну их. Дай поспать.

- Погоди. Когда они закончат, мы устроим им свой салют.

- Какой?

- Из сорока шести задниц.

Гэррети улыбнулся. Улыбка казалась чужой на его губах.

- Да ты что?

- Ну... Из сорока. Шестеро уже на пределе. Гэррети вспомнилОлсона, Летучего Голландца.

- Возьмите меня в долю, - сказал он.

- Тогда подходи поближе.

Они подошли к Бейкеру, Абрахаму, Пирсону и Скрамму. Двоекожаных парней по-прежнему маячили впереди.

- А Баркович? - спросил Гэррети.

- Согласен. Сказал, что это лучшая в мире идея после платныхтуалетов. Они шли уже по шоссе. Гэррети видел справа уступчатую набережную, авпереди призрачный свет фонарей, на этот раз не оранжевых, а мертвенно-белых.

- Кэти! - вскрикнул внезапно Скрамм. - Я еще не сдался,Кэти! - он окинул всех безумными глазами, не узнавая. Его губы обметало, лицопылало.

- Совсем плох, - почему-то как будто извиняясь сказалБейкер. - Мы все время даем ему воду, а она выходит с потом. Его фляжка пуста,и другую ему придется просить самому. Это правило.