– Нет, не думаю, – целует меня в макушку Рейнхард. – Боюсь, ты была права. То, что с тобой случилось очень похоже на устранение конкурентки, почерк женский. Но клянусь, больше они к тебе не подберутся, только слушайся меня. Ведь не будь ты за пределами дворца, с тобой бы ничего не случилось.

Молча киваю, признавая его правоту. Свобода свободой, но вначале нужно жизнь сохранить, а там уже будем разбираться с избранными и избранницами…

Широко зеваю, прикрывая рот ладонью. После обеда и насыщенного новостями разговора начинает немилосердно клонить в сон. А взглянув за окно, понимаю, что уже подбираются сумерки.

– Вета, ты уже носом клюешь, давай я тебя уложу, – хмыкает канцлер, снова целуя мои волосы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Но у меня еще вопросы, – вяло говорю я, чувствуя как путаются от  усталости мысли в голове.

– Завтра задашь, – обхватывает пальцами мой подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. – Обещаю ответить на все.

– Сонно моргаю, сражаясь с дремой, и все-таки нахожу в себе силы озвучить еще один.

– Тогда ответьте на последний, – прошу.

– Только если действительно последний, – улыбается канцлер.

– Почему вы мне с самого начала не сказали о том, кто я для вас? Почему утаили о нашей связи, ведь тогда я бы не убежала…

– Ой, ли? – недоверчиво качает головой мужчина. – Что-то мне подсказывает, что наоборот, постаралась бы как можно быстрее улизнуть.

– И все же, – хмурюсь, отчетливо чувствуя, что не все так просто.

– Это все, – невозмутимо пожимает плечами канцлер.

Но что-то все равно царапает меня внутри, какое-то странное несоответствие. И не дает покоя подсознательное ощущение, что часть правды от меня утаили.

Спальня в маленьком домишке оказывается одна… И кровать тоже… Впрочем, Рейнхард даже и не намекает, на то, что будет ночевать внизу на диване в гостиной. Он с видом собственника ложиться в постель, и заложив руки за голову, выжидательно смотрит на меня, пока я вожусь с завязками мужского халата, который так удачно нашла в ванной после водных процедур.

Пальцы начинают дрожать, и узел никак не поддается. Но виной всему не упрямый пояс, а мое волнение. Вот что у него в голове? Мы будем спать рядышком, как до этого? Или же он, официально проинформировав меня о моем статусе, будет ожидать большего? Но я к такому не готова… совсем не готова. Вернее, тело-то готово, более того, даже стремится к этому, а вот сознание отнюдь.

Ну, не могу я просто так поддаться инстинктам, не могу. Я любить хочу, и чтоб меня любили. А не считали “по всем параметрам идеальной парой” или от безысходности занимались любовью…

В конце концов Рейн нетерпеливо поднимается, тихо скрипнув пружинами матраса, и, в два шага преодолев разделяющее нас расстояние, освобождает меня от халата. Под ним на мне ничего нет, но мужчина беспристрастно вручает мне в руки свою рубашку. А когда я облачаюсь в нее, дотрагивается ладонью до моей щеки, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Вета, я не животное, запомни, –- строго говорит он, проницательно догадавшись о причине моего беспокойства. – И не собираюсь на тебя набрасываться. Это не означает, что мне не хочется, тем более, когда ты уже все знаешь и понимаешь, что наша близость неизбежна, но все зависит только от тебя.

– То есть вы меня заставлять не будете, – тихо спрашиваю, стараясь прочесть ответ в его глазах.

– Заставлять нет… А вот убеждать и соблазнять очень даже, – губы Рейнхарда трогает лукавая улыбка. И от этой улыбки у меня внутри все замирает в предвкушении. – Но... сейчас нам нужен отдых. Завтра утром я должен вернуться обратно во дворец, – с сожалением говорит он, обжигая многообещающим взглядом. – Побудешь немного без меня… Не испугаешься?

Перспектива остаться на целый день в одиночестве в пустом незнакомом доме, по правде говоря, немного все же пугает, особенно после нападения, но я все равно твердо киваю.

– Нет, не испугаюсь. И убегать не буду, дождусь…

– Вот и молодчина, – чмокает меня в кончик носа Рейн. – Я бы с удовольствием остался с тобой, но нужно возвращаться. Государственные дела требуют моего постоянного присутствия, по крайней мере сейчас, когда мы формируем новый законодательный аппарат…

– Я понимаю, – едва слышно шепчу и сама, поднявшись на носочки, осторожно целую его в чуть колючую щеку. – Спасибо, что спасли меня во второй раз…

Глаза Рейна удивленно расширяются, а я понимаю, что это нужно было сделать уже давно. Мои благодарность и поцелуй идут от самого сердца, искренне и совершенно не из-за привязки.

– Давай, Вета, спать, – хрипло говорит мужчина, не отрывая от меня темнеющего взгляда. – А то сдерживаться мне становится все сложнее и сложнее…

Правильно поняв его прозрачный намек, тут же юркаю под одеяло и затихаю мышкой, чувствуя, как прогибается под тяжестью мужского тела матрас. А затем меня сгребают в охапку и крепко прижимают к себе.

– Спокойной ночи, Вета, – шепчет Рейн мне в волосы.

– Спокойной ночи, Рейнхард, – говорю в ответ, чувствуя спиной успокаивающее тепло его тела, мерное глубокое дыхание мужчины, которое действует удивительно успокаивающе, и незаметно для себя проваливаюсь в сон.

Утро я встречаю одна, развалившись звездочкой на пустынной кровати и сбросив во сне часть одеял. В доме тепло и вкусно пахнет – натопленным воздухом, в котором явственно ощущается приятный древесный аромат.

Накидываю ставший уже для меня родным халат и, немного похозяйничав в шкафах, извлекаю из ящика вязанные гетры, которые тут же натягиваю на озябшие ноги. Как хорошо, что у герра канцлера тут осталась кое-какая одежда, и ее можно использовать без зазрения совести.

В гостиной я нахожу завтрак и записку от Рейнхарда. Мол, вернусь, как только смогу, принесу что-то вкусное и горячее на ужин из королевской кухни. Не скучай!

Повертев в руках бумажный прямоугольничек, аккуратно откладываю его, слегка погладив пальцами витиеватые буковки, написанные темно-фиолетовыми чернилами, и с благодарностью принимаюсь за еду.

Горячее какао, и творог быстро утоляют и так не слишком большой голод, а дальше, убрав и вымыв на кухне посуду, я понимаю, что делать мне совершенно нечего. Скудная книжная полка в гостиной пока не привлекает внимания, а вот двор возле дома, усыпанный белым пушистым снегом очень даже.