Знакомый настолько, что можно сойти с ума!

Дьюк напряженно вслушивался.

Тук-тук, тук-тук…

Машина? Но какая? Все машины уже превратились в груды железного мусора. Как и он сам. Разбитые, совершенно мертвые, неподвижные.

Тук-тук, тук-тук…

Дьюк потянулся, чтобы лучше видеть. Двигать собственное туловище было так же трудно, как толкать голыми руками грузовик. Тело его давно превратилось в связку полых костей, но оно было невероятно тяжелым. Тяжесть мертвеца, подумал Дьюк и едва не засмеялся.

Он поднялся повыше и, увидев нечто, замер. Потом прищурился, чтобы разглядеть это получше и понять, что происходит.

В дверном проеме амбара двигалась фигура. Высокая. Громоздкая.

Смутно поблескивающая отраженным светом.

– Что?.. – спросил Дьюк даже не шепотом, а призраком шепота.

Фигура сделала шаг вперед.

Тук-тук, тук-тук…

Лунный свет выхватил из темноты металлические ноги. Потом – руку, а следом грудь и голову с приваренной металлической шляпой. Два черных глаза, казалось, уставились прямо на Дьюка.

Тук-тук, тук-тук…

Из амбара вышел Фермер. Защитная панель была вновь установлена на место, но из щелей по ее краям вырывался яркий свет. Бочкообразное тело робота сияло как начищенное серебро.

За исключением нескольких черных пятен на груди.

Даже с такого расстояния Дьюк опознал эти пятна. Черные как нефть.

Но Дьюк знал, что они не были черными.

Он знал.

И он улыбнулся.

А затем Фермер обернулся к огромным черным полям. Чтобы обработать их, потребуются долгие часы упорного труда. У Дьюка уже не было времени, а дедушка с бабушкой были слишком стары, чтобы справиться с этой работой. Поэтому робот, не теряя времени, двинулся в поле.

Лишь один раз он обернулся и посмотрел на дом. Но встретиться с ним взглядом было уже некому.

Тогда робот повернулся к полю и пошел.

Тук-тук, тук-тук…

Пора было браться за работу.

Почему я верю в роботов: Джонатан Мэйберри

Верю в роботов. До конца. И они победят.

Не то чтобы я что-либо имел против фей. Ничего подобного. Феи фигурировали в серии романов, которую я писал еще в средних классах школы, в «Жителях ночной стороны». Я хорошо знаю все царства фей и всегда получаю немалое удовольствие от разнообразных сказок, где фигурируют эти существа.

Но роботы…

Что?

Роботы?

С научной фантастикой меня познакомило творчество Рэя Бредбери (моего друга и наставника с тех времен, когда я был еще тинейджером), Айзека Азимова и Эндо Биндера (его истории о чудесном роботе Адаме Линке). Я сразу же стал апологетом роботов. Мне полюбились Робби из «Запретной планеты» и Робот из «Пропавших в космосе». Я обожал телешоу «Гиганты космоса», посвященное семье роботов. На моих книжных полках громоздились фигурки роботов – стоящих и летающих. И единственные танцевальные движения, на которые я оказался способен, были – во всяком случае, похоже на то – движениями робота.

Кроме того, роботы совсем не так просты. Их окутывает атмосфера тайны. Особенно – в современную эпоху, где разработки в сфере искусственного интеллекта, нанотехнологий и робототехники ведут к созданию технических устройств, способных мыслить. Не отвечать на внешние сигналы на основе той или иной программы, но осознавать самих себя. Теперь, как я полагаю, вы вспомнили «Скайнет» и тысячи историй о перспективах того, что специалисты называют технологической сингулярностью. Но я не уверен, что они правы. Почему осознание роботом самого себя неизбежно приведет его к вражде с человечеством? А может быть, его качествами будут доброта и невинность, сочетаемые с интеллектуальной мощью? Именно на вере в это основывается мой оптимизм в отношении роботов.

Правда, единственное, что я пока могу себе позволить, – это вести долгие односторонние разговоры с моим роботом-пылесосом, Румбой. Но вскоре все может и измениться.

В любой день!

Поэтому я верю в роботов.

Когда я в первый раз попыталась спеть этому парню песнь смерти, он рассмеялся. А потом пригласил меня на свидание.

Я играла и пела в центре города. Иногда это длилось целый день. Ты стоишь в стороне от потока людей, которые тебя, по сути, не видят, но за это время зарабатываешь приличные деньги; а кроме того, день-деньской играть и петь на улице лучше, чем сидеть взаперти в офисе или торговать в маленьком магазинчике.

Плюс ко всему, у меня есть ряд дополнительных преимуществ. Поскольку я баньши, мой голос, как инструмент, уникален: я одна раскладываю любую мелодию на два голоса и строю любые интервалы; я запросто наворачиваю вокальные лупы и прочие украшения, для производства которых обычные музыканты за бешеные деньги покупают гармонайзеры, педали реверберации и лэптопы для того, чтобы программировать музыку. Простите, люди! У меня никакой электроники. Только я и мой голос. И кровь баньши.

Тем летом начали происходить странные события. Исчезла одна из фей – без всяких видимых причин. Никаких кем-то где-то найденных тел, никаких разговоров о том, что эти малоприятные существа, люди, стараются максимально осложнить жизнь тем, кто не вполне на них похож. Никаких намеков на то, что что-то происходит. Просто исчезла фея. А вообще, если серьезно, их исчезло уже четверо, и всего-то за месяц! Страшновато, с переходом в «страшно» и, наконец, в «ужасно». Поэтому я стараюсь хорошенько приглядываться и замечать, чего обычно не бывало.

Вот я и заметила парня, который пробил себе дорогу через толпу и встал прямо передо мной. Сначала заметила я, потом подключилась магия.

До этого момента я никогда не ощущала особого желания использовать темную сторону своего «я»: служить мрачным предзнаменованием или петь песню смерти, что составляло мою суть и в чем я, собственно, была сильна. Эту силу я хотела бы держать при себе. Дело в том, что мы живем в обществе; чтобы быть счастливой, совсем необязательно наслаждаться видом людей, падающих замертво, стоит тебе издать вой. Вой баньши. Однако, едва этот парень приблизился, я почувствовала, как кровь моя превращается в туман. В горле плотным комком поднялись и окрепли магические силы, столь быстрые и сильные, что мне показалось, что из-за этого комка я уже не смогу петь.

И вот, когда я выдавала все гармонии Карли Рэй Джепсен одновременно, в самой середине исполнения я и издала свой вой. Такой силы, что непременно должен был остановить его сердце и дыхание одновременно.

Но ничего не вышло.