Хотя на взгляд постороннего Алек выглядел подобающе встревоженным, Джинни расслышала издевку, увидела коварные искорки в прекрасных глазах. Ей захотелось кричать, бить его и… и целовать, целовать, пока он… пока — что? Она идиотка, безмозглая кретинка, а он смеется над ней, наслаждается ее смущением, раздевает глазами и снова видит голой, вспоминает, как гладил и ласкал обнаженное тело…

Джинни вздрогнула. Нужно взять себя в руки.

— Ничего страшного. Просто подвернула, когда поднималась вчера вечером по лестнице.

— Тебе следовало сказать мне, — заметил Джеймс. — Я бы посоветовал прикладывать холодные компрессы.

— Вы совершенно правы, это — лучшее средство, — поддержал Алек. — Однако как вы ухитрились поскользнуться на ступеньках? Обычно подобные случаи происходят скорее при падении.

— Нет! Я не упала! А, вот и Мозес, с чаем и пирожными. Что? Кто это?

В этот момент Джинни увидела Холли и изумленно уставилась на девочку. Та тоже не сводила с нее взгляда. Джинни была не в силах оторвать глаза. Холли была самым прелестным ребенком, когда-либо виденным девушкой. Она почти не знала детей и ничего в них не понимала, да и вряд ли обращала на них внимание, но это серьезное личико… Боже, миниатюрная копия лица Алека… значит, он — отец девочки.

Джинни сглотнула горький комок, благодарная судьбе, что можно ничего не говорить, пока Мозес разливает чай и кофе.

— Любишь молоко, крошка?

— О да, пожалуйста, мистер Мозес. Это и есть медовые пирожные Ленни?

— Да, и бери, пожалуйста, сколько хочешь.

— Спасибо.

Джинни продолжала смотреть на девочку. У Алека ребенок. Совсем малышка, одетая, как и она, в мужской костюм.

— Ты кто?

Холли улыбнулась симпатичному молодому человеку, который на самом деле был женщиной.

— Вы не мужчина, как папа, — объявила она. — Я ношу шерстяную шапку, только если на улице холодно.

— По всей видимости, кроме меня, ни один человек не верит, будто я выгляжу как мужчина, — охнула Джинни, стягивая шапку.

— Я Холли Каррик. Это мой папа. Он заплетает мои косы точно так, как у вас, когда хочет, чтобы я надела шапку. Иначе мои волосы так путаются, что папа говорит слова, которые я не должна произносить, а то он грозится надрать мне задницу.

Этот неотразимый красавец заплетает волосы маленькой дочери?

— Ты должна только осыпать меня похвалами, Холли.

— Ты лучший папа во всем мире.

— Вот так-то лучше, — заметил Алек, — и, естественно, чистая правда. Ну а теперь сядь, хрюшка, и пей чай. Вижу, что пирожные Ленни посыпаны кунжутом. А это мистер Юджин Пакстон, когда ей хочется одурачить меня, а потом Юджин становится Юджинией, или Джинни. Джинни, это моя дочь.

— Очень рада, Холли. Можно мне немного кофе, Мозес?

Дворецкий улыбнулся и вручил хозяйке чашку из тонкого костяного английского фарфора.

— Собственно говоря, — сказал Алек, по-прежнему язвительно сверкая глазами в сторону Джинни, — я понял, что Холли в таком же положении, что и вы, Джинни. Ей необходимы платьица, подобающие маленьким девочкам, белье, чулки и туфельки. Может, вы слышали о подобного рода вещах?

В кармане у него оказался список, составленный Элинор Суиндел, объявившей без обиняков, что панталоны на пятилетней девочке — совершенно неслыханное и неприличное явление. Вручив ему список, миссис Суиндел пояснила:

— Она из всего выросла. Даже эти дурацкие панталоны и то слишком коротки.

Кроме того, няня решительно не знала, что делать с этой ужасной вонью в гардеробе Холли. Мускатный орех и камфора — просто омерзительный запах для маленькой девочки! Эти колонисты совершенно ничего не понимают ни в гардеробах, ни в детях.

Жалобы могли продолжаться до бесконечности, но Алек был не настолько глуп, чтобы вступать по этому поводу в споры с миссис Суиндел. Хватит с него и вчерашнего!

— Поэтому я попросил бы вас поехать с нами к модистке. Наверное, несколько ваших нарядов уже готово. Не желаете ли переодеться во что-нибудь более… приемлемое в обществе?

— У меня слишком болит нога, чтобы ходить по магазинам.

— Как странно. Вы показались мне вполне здоровой. По правде говоря, я поражен столь быстрым выздоровлением. Падение… правда, вы, кажется, поднимались по ступенькам… нужно быть поосторожнее с такими вещами. Может, мне лучше посмотреть вашу ногу? Я настоящий эксперт во всем, что касается подвернутых щиколоток.

Джинни хотелось завопить, высказать в самых красочных выражениях все, что она о нем думает, но в эту секунду, взглянув в глаза Алеку, увидела себя в них, обнаженной, лежащей на спине, с руками, связанными над головой… голова откинута, тело изгибается под ласками его губ и рук.

Девушка судорожно сглотнула.

— Джинни?

— Я собираюсь на верфь.

Холли подняла глаза от очередного пирожного:

— Верфь? Вы — та Джинни, что работает на верфи?

Джинни метнула на Алека подозрительный взгляд:

— Да, мой отец и я владеем верфью Пакстонов на Феллс-Пойнт.

Ей не пришлось ждать долго, чтобы узнать, что он наговорил дочери про нее.

— О, вы та самая леди, которую так злит папа.

— Совершенно верно. И делает это очень хорошо и быстро.

— Холли, — поспешно вмешался Алек, — не хочешь ли ты… э-э-э, еще раз потрогать волосы мистера Мозеса?

— Не сейчас, папа, — чрезвычайно терпеливо ответила дочь и вновь обернулась к Джинни: — Я спросила, почему он делает это, и он ответил, что сам не знает. Сказал, что ему нравится видеть, что вы еще можете выкинуть. Сказал, вы не любите мужчин и вообще не желаете выходить замуж, а я ответила, что это невозможно и что он всем дамам нравится.

— Именно это он тоже говорил тебе?

Холли с любопытством оглядела девушку:

— Конечно, нет! Просто я наблюдаю и вижу, как ведут себя люди.

Джинни почувствовала себя последней дурой. Подумать только, ребенок обвел ее вокруг пальца! Она улыбнулась и предложила Холли еще пирожное.

— Я так радовалась, когда папа сказал, что вы одеваетесь, как я. А теперь он хочет купить мне платьица с оборочками. Он послушается вас, Джинни?

— Ни за что на свете!

— Ну что ж, это хорошо. Папа обычно бывает во всем прав. Можно мне посмотреть верфь? Можно, папа? Не хочу дурацких оборочек, не сейчас. Пожалуйста, папа!

— После того как ты меня так опозорила перед Джинни, хочешь, чтобы я тебя еще и вознаградил? — Алек драматически возвел к небу руки.