Авторское отступление

Фаддей Булгарин в советской историографии занимает место незавидное: издавал реакционную газету, писал низкопробные романы, писал доносы в Третье Отделение и был врагом Пушкина. Так, да не совсем. Газета «Северная пчела» была поначалу либеральной, но после известных событий декабря тысяча восемьсот двадцать пятого года направление сменила на консервативное: ругала Европу, ненавидела парламентаризм и т. п. Пользовалась огромным авторитетом среди «среднего класса» — помещиков, чиновников, купцов. Имея большой тираж, приносила прибыль издателям, Булгарину и Гречу. Но Булгарин не гнушался и джинсой, самолично ходил по лавкам и предлагал исподволь рекламировать их товары и услуги в обмен на те или иные плюшки. Что было, то было. К Пушкину (как и к другим писателям) Булгарин относился тепло, публиковал в своих изданиях и всячески хвалил. Но Александр Сергеевич не смог сдержать натуры и написал на Булгарина несколько оскорбительных эпиграмм, после чего отношения расстроились. «Литературная Газета», в издании которой принимал участие и Пушкин, начала войну против «Северной Пчелы», но очень быстро войну эту проиграла, уж больно неравны были силы: подписчиков у «Литературки» было мало, и издатели терпели убытки. В творчестве своем Булгарин придерживался двух вещей: произведения должны быть первое — занимательными, и второе — нравственными. Порок непременно следует разоблачить и наказать, а добродетель — вознаградить. Романы, повести, рассказы и фельетоны Булгарина пользовались большой, а по тем временам и огромной популярностью, помимо отдельных изданий при жизни вышло три собрания сочинений, он переводился на французский, английский, немецкий, итальянский и другие европейские языки, зарубежная критика считала его первейшим российским прозаиком. Писал он остроумно и забавно, так, в «Похождениях Митрофанушки на Луне» мы можем увидеть прообраз Незнайки, а в «Правдоподобных небылицах» — попаданца в двадцать девятый век, век, где машины сочиняют стихи, играют в шахматы, осуществляют дальнюю связь, а политику страны проводят воздушно-десантные войска, на парашютах спускающиеся с дирижаблей на территорию, требующую приведения к знаменателю. Для Третьего отделения он писал любопытные аналитические заметки — все они опубликованы, и желающие могут с ними ознакомиться. В отставку Булгарин вышел действительным статским советником, штатским генералом, «его превосходительством». В указанное время (осень тридцать шестого года) в Санкт-Петербурге отсутствовал — это сознательный анахронизм. Пушкин и в самом деле хотел написать авантюрный роман, и таким романом, по мнению Ахматовой, должен был стать «Дубровский» — но Пушкин по неизвестной нам причине отстал от идеи, и не реализовал задуманного. Незавершенный «Дубровский» был напечатан по рукописи через четыре года после смерти Александра Сергеевича. Баснописец Крылов в молодости (1789–1790 годы) издавал оригинальный журнал «Почта Духов», но по малому числу подписчиков издание пришлось закрыть.

Глава 15

4 ноября 1836 года, среда

День примирения

— Таким образом, полемика между господином Магелем и господином Пушкиным имела исключительно литературный характер, без какого-либо умысла задеть личность, и потому никаких оскорблений кого-либо не происходило. Исходя из этого, стороны пришли к соглашению, что поскольку честь каждого осталась неприкосновенной, то оснований для противостояния в любой форме нет. И господин Магель и господин Пушкин сообщают всем, кого это может касаться, что не питают злых чувств друг к другу, и будут состоять в отношениях мира и согласия, как это подобает православным людям, дворянам и литераторам нашего благословенного государства, — Денис Давыдов прочитал наше совместное заявление голосом звучным и твердым.

Присутствующие зааплодировали.

Дело происходило в гостиной Виельгорских, в присутствии богов русского литературного Олимпа — Крылова, Жуковского, молодого Бенедиктова, божков поменьше и, конечно, Пушкина и Давыдова.

Виельгорские стали инициаторами нашего примирения, но втайне каждый, или почти каждый считал, что именно его усилия предотвратили дуэль. Ну, и славно.

После торжественной части состоялся праздничный обед: Ивана Андреевича выманить из его квартиры без обещания обеда сложно, хотя в последнее время он стал заметно легче на подъём и потерял несколько фунтов избыточной массы. Кофий! Две чашки в день — и жизнь играет новые мелодии!

За обедом, как водится, говорили о том, о сём. Всё больше о литературе, музыке и о китайском фарфоре. О политике в обществе говорить в это время не принято, о женщинах — люди все солидные или старающиеся казаться таковыми, да и выпито немного.

— Я вижу, вы постарались издать «Отечественные записки» на изысканный лад, — сказал Пушкин, показывая публике, что нисколько не сердится на меня. Он, как и все присутствующие, получил казовый номер журнала, и, будучи издателем, несомненно обратил внимание на новшества. Типография, обновленная стараниями Ганса Клюге, обрела оригинальные шрифты, возможность формировать политипажи, и многое другое, что позволило изменить оформление. И бумагу мы взяли получше, и обложку сделали поплотнее. Разница с прежними «Отечественными Записками», да и со всеми остальными журналами велика.

— Поставили новейшие станки, — ответил я.

— Но ведь это удорожает печать?

— Удорожает, но не разительно. По расчетам, если тираж журнала увеличится на десять процентов против стандартных двух тысяч, затраты окупятся, так исчислил менеджер журнала.

— Менеджер?

— Ответственный за экономические показатели.

— То есть вы считаете, что тираж журнала должен быть две тысячи двести единиц?

— При условии, что все они будут проданы. Да, две тысячи двести экземпляров дадут приемлемую прибыль на вложенный капитал. Конечно, это расчет для нашего журнала, у другого могут быть иные величины. Но в целом менее полутора тысяч почти всегда убыток, более двух с половиной тысяч почти всегда прибыль, — я говорил, а про себя удивлялся: неужели Пушкин издаёт журнал «на глазок», посчитав всё на промокашке?

И очень может быть.

Мы ещё немного поговорили, демонстрируя нормальные отношения, обед завершился, и мы разъехались.

По настоянию Селифана я купил сани. Ставить коляску на полозья он решительно не хотел: никакой, говорит, выгоды не будет: ни пользы, ни удовольствия. Новгородские сани шире и поместительнее московских, их Селифан и выбрал, и вот теперь мы неслись петербургскими улицами по накатанному снегу так быстро, что дух захватывало.

Ничего. Как захватит, так и отпустит.

В тепле и покое дома Денис принес папку с «Корнетом»:

— Закончил! — сказал он.

Не сюрприз: я дважды в неделю получал от него на прочтение рукопись, и понимал, что финал близок. Вышло недурно, интересно и увлекательно. Читатели «Отечественных Записок» будут жадно читать новый роман с января по май, по шесть листов в каждом номере.

— Теперь и домой можно отправляться, — сказал он.

— Что ж, начало положено, — сказал я, и тут же отсчитал Давыдову девять тысяч, по триста рублей за лист. Как договаривались.

Действительно, можно отправляться. Санный путь налажен,