— Так говорите. — Кошкин ласкал глазами жену, которая искала вазу, подходящую для колокольчиков.

— Мы говорили с Марией по телефону, и в этот момент к ней кто-то пришел.

— Не понял. — Майор нахмурился. — Куда пришел? Когда?

— Мне кажется, она была в гостинице. Прервала меня на полуслове, сказала, что стучат.

— И?..

— Она не выключила телефон, и я кое-что слышал. — Новиков часто задышал. — Не знаю, но это может быть важным. Тот, кому она открыла, сказал: «Привет, слышал, ты меня искала».

— Та-ак. — Кошкин с силой стиснул зубы.

Это мог быть Бородин? Клим Бородин, которого они вычислили по номеру машины, зарегистрированной на него. Той самой машины, что въезжала на офисную стоянку по соседству с РОВД в день убийства Григорьева. Кто, если не человек из этой машины мог выкрасть Машины кроссовки и видеорегистратор, а потом подбросить те же кроссовки обратно в машину? А видеорегистратор исчез. И Клим Бородин исчез — они не нашли его ни по месту регистрации, ни на службе. С последнего места работы он уволился за день до их визита. С квартиры съехал с вещами, как сказала соседка.

Все очевидно — сбежал. А если сбежал, как мог объявиться рядом с Машей? Вычислил ее или от самого города следовал за ней?

— Что-то еще слышали? — Кошкин пошел с трубкой к выходу, только успел поцеловать жене ладонь и проговорить одними губами: — До вечера.

— Слышал, как она ойкнула. Знаете, это скорее было от боли, а не от удивления. Потом возня, шорох, стук двери. А дальше телефон выключили. И я вот подумал… — Новиков шумно сглотнул. — Вдруг это тот самый человек, который убил маму?

А еще отравил Ивлиева, убил Григорьева и неизвестно что собирается сделать с Бессоновой.

Кошкин побагровел. Вылетел из квартиры. Спохватился, что до сих пор сжимает трубку городского телефона. Выключил, сунул жене, не отстающей ни на шаг. Сказал уже в полный голос:

— До вечера.

Не будет сегодня выезда на дачу. И завтра не будет. Никакой дачи, пока он не найдет Машу. И не поймает этого зверя в человеческом обличье.

Голова моталась из стороны в сторону и билась обо что-то твердое. Больно, но она жива. Лицо почему-то чесалось, и еще что-то лежало на ее щеках. Может, он запаковал ее в мешок перед тем, как вывезти и убить? Швырнул в багажник, потому она и бьется головой не пойми обо что.

Маша попыталась вытянуться, но ноги тут же уперлись во что-то. Шевельнула руками — оказалось, связаны за спиной. Распахнула глаза: темно.

Итак, она в багажнике, и он куда-то ее везет. Он — Клим Бородин, преступник, который отравил Ивлиева, убил мать Новикова, убил Григорьева. Она уже не сомневалась в его причастности, не могла только понять мотив.

Нет, с Ивлиевым все более-менее ясно. Он, как и Маша, оказался пострадавшим в давней истории с кражей паспортных данных. После его жалобы Бородин остался без работы, превратился в изгоя, стал фигурантом уголовного дела. Месть — это мотив.

Григорьев наверняка погиб из-за того, что выследил человека, который толкал стариков под колеса. И этим человеком оказался тот же Бородин.

Но как быть с Новиковым и с ней? Им он за что мстит?

А ловко у него получилось всадить шприц. Говорит, смотрит в глаза и в этот самый момент вкалывает какое-то лекарство. Тут же резкий удар под дых. У нее мгновенно отказали ноги, просто на раз-два-три. Рухнула прямо ему в руки. Пока приходила в себя, лекарство начало действовать. Она все понимала, дышала, моргала, но не могла пошевелиться, и в глазах было темно.

Бородин нашел телефон на подушке, выключил, обыскал номер, собрал ее вещи в пакет. Потом сделал ей еще какой-то укол, и здесь она отключилась полностью. Очнулась уже в багажнике машины. Связанная по рукам и ногам, с залепленным ртом.

Маша заворочалась. Машину подбросило на кочке, она больно ударилась коленом, макушкой и застонала.

Как она могла допустить, как? Она, сильная, ловкая, не раз принимавшая участие в задержании преступников, позволила всадить в себя иглу! Идиотка! Рохля! Что тогда говорить о пожилой Софье Станиславовне? А она все голову ломала, кого мать Новикова могла впустить в дом? Да никого она не впускала! Так же открыла дверь и ахнуть не успела, как получила смертельную дозу инсулина. Непонятно только за что.

Машина резко повернула, Машу прижало спиной к чему-то жесткому и острому. Может, ящик с инструментами, у нее в машине есть такой. Не столько для себя, сколько для ремонтников, которые сплошь и рядом приезжают по вызову с набором ключей и только. Дорога пошла хуже, теперь ее без конца подбрасывало. Отбито, кажется, было уже все тело.

Вдруг все прекратилось: болезненные толчки, перекатывание по пыльному багажнику. Машина остановилась. Хлопнула дверца. В следующую секунду лязгнула крышка багажника. Хлынул солнечный свет, ослепил. Маша застонала, зажмурилась.

— Как ты, детка?

У Бородина был странный голос. Он как будто не принадлежал живому человеку и шел из динамика, с потрескиванием и помехами.

— Неудобно, согласен. Но у меня не было выхода. Ты же обязательно стала бы орать, так?

Маша дернулась, завозилась, открыла глаза. Солнце било ему в спину, и ей был виден только его силуэт. Невысокий, щуплый человек, на голове кепка.

— А нам с тобой ехать очень далеко, детка.

Маша снова заворочалась, выгнула спину. Неожиданно получилось привстать, опираясь о правый локоть. Теперь она стояла и рычала сквозь ту дрянь, которой он залепил ей рот.

— Понял, понял, детка. Не злись. Потерпи.

Он наклонился, протянул руку и с силой дернул за край липкой ленты. У Маши потемнело в глазах от боли, но она сдержалась, не завыла.

— Терпеливая. Молодец. — Бородин протянул к ней уже обе руки. — Сейчас мы с тобой прогуляемся, детка.

А он достаточно сильный для своих скромных габаритов. Это она успела подумать, когда он выдернул ее из багажника одним рывком. Поставил на ноги, отряхнул ее всю — без стеснения прошелся ладонью по попе, груди, бедрам.

— Тебе ведь наверняка надо в туалет. Давай провожу.

— Может, лучше развяжешь меня? — хрипло закричала она, когда он снова подхватил ее на руки.

— Руки развяжу, ноги нет, детка.

Он потащил ее в ближайшие кусты. Со связанными ногами было неудобно, у нее вышло все плохо, неаккуратно. Она заныла.

— Гад! Я намочила штаны! — взвыла прямо из кустов. Попыталась развязать сложные узлы на ногах — не вышло. Снова заорала: — Мне нужно переодеться! Развяжи мне ноги, сволочь! Чего ты от меня хочешь?

Ухмылялся, не отвечал. Маша натянула спортивные штаны и, задевая лицом ветки, попрыгала обратно. Он ее ждал. Тут же снова завел руки за спину, связал. Она даже опомниться не успела, так ловко у него все получилось.